TATLIN News #84 Paradise

Тема: Архитектура
Год: 2015
Страниц: 128
ISSN: 4607161800010 00146
Язык: Русский

Настоящий выпуск Tatlin News получился по-настоящему летним, полным грез и мечтаний. В нем и пророк чистого искусства Казимир Малевич, и лауреаты премии Сергея Курехина, и несколько разворотов исследовательской работы института STRELKA, и «большие стройки» в рамках EXPO 2015 наряду с долгожданными объектами от Рема Колхаса и Ренцо Пьяно. Каждая из рубрик в той или иной степени сравнима со взглядом оптимиста, смотрящего только вперед. На этот раз в Portfolio — молодые латвийские архитекторы Линда Крумина и Микелис Путрамс из бюро Made arhitekti, считающие, что хорошая архитектура начинается с элементарных житейских принципов. City представляет альтернативный взгляд на город Сан-Франциско, в то время как Сергей Ковалевский, бессменный куратор Красноярской музейной биеннале и герой рубрики Position, также делиться мыслями касательно альтернатив — только на примере кураторских практик. 

В номере

Даниловский продовольственный рынок

Даниловский рынок является древнейшим в Москве местом торговли. Свое название рынок получил от Даниловского монастыря, вблизи которого он расположен. Данилов монастырь — первый и древнейший в Москве — был основан в 1282 году святым князем Даниилом, младшим сыном благоверного князя Александра Невского. А вблизи монастырей на оживленном месте всегда процветала торговля. Это позволяет предположить, что Даниловский, как место торговли, существует с XIII–XIV века. К слову, в советские годы о князе Данииле, даже не о князе, а об имени князя, в округе напоминал только Даниловский рынок, возникший в конце 1986 году. Сооруженный с применением самых прогрессивных на тот момент технологий, имеющий огромный, но одновременно с тем изящный купол, Даниловский рынок стал настоящим воплощением модернистских идей.

Текст: Ольга Казакова

Даниловская площадь, на которой расположен рынок, представляет собой «точку схождения эпох». Оттолкнувшись от этой точки, можно за несколько минут дойти до важнейших образцов, наверное, всех архитектурных стилей, существовавших в СССР.

Буквально «за рынком» находится хавско-шаболовский жилмассив — выдающийся образец советского авангарда, убедительное свидетельство строительства новой жизни в полунищем государстве конца 1920-х годов. И рядом — воплощенный символ надежд на лучшую жизнь — Шаболовская радиобашня инженера В.Г. Шухова. Неподалеку от рынка расположен яркий пример советской «торговой» архитектуры — знаменитый Даниловский универмаг (В.Г. Олтаржевский, 1934).

Феликс Новиков, архитектор: «В 1949 году я выбрал для преддипломного проекта тему “Крытый рынок”. В этом случае не обязательно было следовать классическим традициям. За купол с распалубками, кроющий круглое сооружение, мне поставили “отлично”. Спустя тридцать лет я вновь столкнулся с подобной задачей. Участок, отведенный для строительства Даниловского рынка, подходил для такого решения, а научное отделение МНИИТЭП и его экспериментальная база обеспечивали выполнение данной конструкции. Со стороны науки в работу включился архитектор Гавриил Акулов, вместе с которым мы уточняли очертания будущего купола. В 1979 году проект был утвержден. Весной 80-го мне предложили возглавить мастерскую ЦНИИЭП и вести проектирование туристских центров в исторической среде Самарканда и Бухары. Я его принял и оставил МНИИТЭП. Дальнейшую разработку проекта рынка вели мои коллеги». 

Если пойти на Люсиновскую улицу — здесь можно встретить прекрасный образец послевоенного сталинского ампира (дом 53/12, Г.А. Захаров, З.С. Чернышова, 1954). По плану застройки Москвы еще 1935 года, Люсиновская, как центральная магистраль южного направления, должна была стать образцово-парадной.

Однако, в середине 1950-х, на смену ампиру пришел модернизм, и именно он сформировал облик Даниловской площади и уходящего от нее Варшавского шоссе, вдоль которого расположены многочисленные «стекляшки» НИИ.

Среди окружающих Даниловскую площадь модернистских объектов важно упомянуть Московский монетный двор Гознака (Даниловский вал, д. 1, В.Л. Воскресенский, 1981), а также причину многочисленных острых споров — не оставляющий никого равнодушным Дом-корабль, построенный в начале 1980-х годов по проекту В.Л. Воскресенского и В.Д. Бабада. Своим обликом этот дом продолжает традицию домов-коммун конца 1920-х – здесь уместно вспомнить, например, расположенное поблизости на ул. Орджоникидзе общежитие, построенное по проекту И. Николаева, и дом Наркомфина М. Гинзбурга на Новинском бульваре.

На фоне гигантских зданий, окружающих Даниловскую площадь, здание рынка выглядит совсем не большим, однако его выразительный облик притягивает к себе внимание.

Собственно, продовольственный рынок на его месте был на протяжении многих веков, однако в конце 1970-х годов такой вид торговли решено было упорядочить, и историческим рынкам в Москве захотели придать новый, современный эпохе облик. Тогда и началось проектирование новых зданий Бауманского, Черемушкинского, Дорогомиловского, Усачевского и других известных рынков, а в числе прочих — и Даниловского колхозного, как он в то время назывался. Большинство из них строили крытыми, с применением самых прогрессивных на тот момент технологий — железобетонных сводчатых оболочек.


Идея покрытия Даниловского рынка куполом принадлежала архитекторам Феликсу Новикову и Гавриилу Акулову. «Наводкой» для архитектурного образа послужил складчатый купол спортзала «Дружба», строящийся тогда к московской Олимпиаде в Лужниках (1979) и получивший у москвичей прозвище «Черепашка». Его проектирование  вело научное отделение МНИИТЭП, а изготовление конструкций выполняла экспериментальная база института. Однако по замыслу архитектора для купола рынка нужны были более крупные, по сравнению со зданием спортзала, ритмы, и необходимы были распалубки. Конструктивная разработка купола выполнялась инженером Виктором Шаблей — тем самым, который прежде проектировал «Дружбу».

В эпоху модернизма, когда изобретались новые, все более сложные перекрытия, роль конструктора при проектировании подобных зданий была невероятно важна — не менее, чем роль архитектора.

С инженерной точки зрения, огромный, диаметром 72 м, но при этом изящный купол представляет собой весьма остроумное решение. Можно представить себе, что купол рынка состоит из двух основных элементов. Во-первых, это 14-лепестковая железобетонная «ромашка»,  «упирающаяся» кончиками своих лепестков в землю. Сердцевина «цветка», находящаяся на высоте 16 метров от земли, представляет собой маленький геодезический купол — привет от любимого и чтимого в СССР еще после выставки 1958 года в Сокольниках американского инженера Ричарда Б. Фуллера. Этот небольшой остекленный куполок — светоаэрационный фонарь диаметром около 15 м, необходимый для освещения и вентиляции.

Виктор Шабля, конструктор: «Рынок стоит на небольшом подиуме, он проектировался как доминанта площади. Купол покрыт медью, и эта медь должна была блестеть, как блестят купола на Даниловом монастыре поблизости, чтобы между ними создавалась «перекличка». Сегодня медь окислилась и выглядит темной. Рынок выполнен полностью из железобетона, все было отлито в опалубочной форме. Толщина плиты — 40-50 мм, а пролет при этом — 72 м. Это очень экономичная конструкция, только возводить ее сложно. Она — как единый панцирь. В природе есть аналогичные конструкции, к примеру, куриное яйцо такой выгнутой формы, что раздавить его сложно. Подобного типа бетонные оболочки всегда очень хорошо работают на сжатие, а встроенная арматура работает на растяжение — в результате получается очень прочная конструкция». 

Конструктивно вытянутые ромбовидные лепестки «ромашки» представляют собой 14 сборно-монолитных складчатых оболочек, по центру которых проходят ребра жесткости. Каждый «лепесток» состоит из трапециевидных железобетонных плит, отливавшихся прямо на месте, одна за одной, при помощи специальной опалубки. Плиты изготавливались на заводе, доставлялись на место и собирались на специальных лесах, а затем уже швы между плитами заливались монолитным бетоном.

Толщина бетонных плит в некоторых местах — не более 4 см, при этом прочность их очень высока. Кроме того, перед началом строительства самого рынка была построена его модель в масштабе 1:10 (то есть порядка 7,2 м), над которой проводились испытания и снегом, и ветром, и другими «стихиями». Конструкция кровли такова, что она не нуждается в зачистке от снега и льда даже в самую «зимнюю» погоду.

Другим конструктивным элементом купола рынка являются расположенные между узкими «лепестками» ромашки «паруса», на самом деле — треугольные консольные оболочки, раскрывающиеся по внешнему периметру рынка.

Они выполнены из сборных железо-бетонных плит по той же технологии и образуют по кругу цепочку изящных стрельчатых арок. Края этих арок имеют толщину около 35 мм и выглядят как бы «прочерченными» в воздухе. Пространство под «парусами», по замыслу авторов, должно было оставаться открытым, незастекленным, и в летнее время образовывать навесы для торговли. Стрельчатые тонкие профили арок, их ритм и глубокая тень под ними должны были значительно обогатить образ рынка, усилить его оригинальный эффект. К сожалению, вопреки и в ущерб авторскому замыслу, сейчас эти арки закрыты глухими тентами.

Естественно, предполагалось, что рынок будет работать не только в летнее время. Для этого под его куполом было спроектировано круговое витражное остекление. Стеклянная «стена» должна была, с одной стороны, защищать от холода, с другой — давать дополнительный, помимо верхнего, боковой свет. Это безусловно эффектное решение не было реализовано в самом начале эксплуатации рынка — оно требовало уменьшения «зимнего» торгового пространства.

Для достижения необходимой прочности конструкция оболочки была укреплена тремя кольцами, работающими на сжатие. Одно из них расположено в месте «смыкания лепестков» вокруг стеклянного купола, другое — в месте соединения «лепестков» с «парусами». Оба эти кольца хорошо видны изнутри, под сводом рынка. Третье кольцо, в которое «упираются» кончики «лепестков» и на которое опираются стрельчатые арки, — расположено под землей. Функционально необходимые для работы рынка складские и административные помещения, а также гостиница «спрятаны» в вытянутом корпусе позади купола и не отвлекают внимания от основного объема.

Внутреннее пространство рынка — единое, просторное и светлое, в лучших традициях модернизма. При этом вся конструкция купола «читается» под его сводами — все по-честному. Видны и материал — серый бетон, и кольца, стягивающие конструкцию, и границы, и форма бетонных плит, образующих поверхность купола. Такая «честность», незамаскированность материала и конструкции — один из важных и ярких принципов архитектуры модернизма.

Надо сказать, что кровли сложной формы — парящие, складчатые, криволинейные — стали одной из главных тем модернистской архитектуры (в отличие от периода сталинского ампира, в котором «пятый», «верхний» фасад не играл никакой роли), и не только в СССР.

Сборный складчатый купол, смонтированный над торговым залом Даниловского рынка, стал самой яркой творческой интерпретацией идеи волнистого железобетонного покрытия, воплощенной в 1980-е годы.

При поддержке PR-службы Даниловского рынка
Фото и иллюстрации: Архив Института модернизма

Игра в коммунизм

В своей диссертации «Сибирский советский город — между утопией и проектом модерна» Кинга Нендза-Щикониовска анализирует рациональный, централистический, утопический эксперимент, своими корнями уходящий в философию европейского Просвещения. Помимо научной работы Кинга является лицензионным туристическим гидом по Кракову и работает в третьем секторе организаций, устраивающих социо-культурные мероприятия с партнерами из Восточной Европы (в том числе, России). Во время проведения научно-практического симпозиума молодой антрополог выступила с докладами по нескольким темам, включая: «Новое осмысление постпромышленных пространств краковского района Нова Хута».

Текст: Ульяна Яковлева

— В своей статье, посвященной проблеме развития туризма в городах, бывших индустриальными поселениями, вы, пользуясь примером района Нова Хута в Кракове, говорите о ревитализации городских пространств с помощью подтверждения сформировавшихся стереотипов о социалистическом прошлом. В таком случае, как этот район существует сейчас?

— Постепенно я все больше убеждаюсь в том, что Нову Хуту можно назвать Краковским Уралмашем. Оба района имеют планировку в форме веера, пять улиц которых сходятся на центральной площади. Правда, в случае Нова Хуты главная площадь не является парадным входом в завод — эту роль исполняет один из лучей, задуманный как бульвар Работы (в отличие от бульваров Отдыха и Жилья). Но помимо визуальных совпадений, важнее исторические, символические и экономические сходства. По сути, в основу строительства каждого из этих районов закладывался принцип города-сада, идеального пространства для идеального общества. Обстановка, в которой они создавались изначально, за это время успела измениться. Из-за сокращения индустрии в 90-х в Нова Хуте появились такие социальные проблемы как безработица, рост преступности и отток молодых людей. У этого района есть важная особенность — в прошлом он был точкой активного сопротивления коммунистической власти, в то время как интеллектуальный, культурный Краков сопротивлялся лишь «теоретически». 

Нову Хуту строили люди с традиционным религиозным складом ума — их свозили из соседних деревень. Впоследствии они же стали требовать построить в этом идеальном пространстве «без бога» храм.

И вокруг этой истории, связанной с «борьбой за крест», сформировалось общество, сумевшее сбросить коммунистическую власть. Что удивительно, в начале 90-х оказалось, жители района проиграли в новой экономической ситуации. Когда фильм «Список Шиндлера» получил чуть ли не все премии мира, в Краков начали съезжаться туристы, и Нова Хута осталась в стороне. А ведь люди, которые проживали в этом районе, считали себя победителями, в первую очередь заслуживающими внимания.

Сегодня можно услышать множество предложений по использовании культуры и туризма в качестве новой градообразующей силы. Мода на Новую Хуту, которую мы сейчас можем наблюдать, имеет и позитивные, и негативные последствия. Постепенно уходят стереотипы, связанные с этим местом как опасным районом с бесконечными драками и бедной молодежью, открываются новые пространства для современного искусства, «низовых» инициатив. Посредством развития туризма создается иной облик территории, что способствует повышению уровня жизни и самооценки жителей. 

В Нова Хуте есть группа людей, которые разработали специальные коммунистические маршруты. Прежде всего, они интересны иностранным туристам с Запада, которые хотят «потрогать» коммунизм собственными руками. Конечно, экскурсоводы склонны приукрашивать, преувеличивать историческое прошлое, делать программу более насыщенной. К примеру, чтобы добраться до Нова Хуты, они используют ярко раскрашенные «Трабанты», машины, которые в западной Европе напрямую ассоциируются с коммунизмом. После туристов везут в квартиру с типичной обстановкой, стопкой водки, соленым огурцом и бюстом Ленина. И пока туристы развлекаются подобным образом, местные жители признаются, что эта «игра» заставляет их чувствовать себя подобно животным в зоопарке или музейным объектам.


— Как известно, любая мода проходит. Что станет с районом, когда к социалистическому прошлому утратится интерес?

— Прогнозировать, конечно, сложно. Да, это целиком придуманный продукт, но, как показывает практика, интерес к прошлому растет. Например, в центре Кракова проходят мероприятия, связанные со Средневековьем, в Еврейском квартале устраиваются масштабные фестивали.

— По вашим словам, для туриста пребывание в незнакомом месте сравнимо с получением нового опыта, с игрой, в которой каждый знает свое место и роль. Откуда появляется уверенность, что правила этой игры будут работать?

— Знаете, проводя экскурсии, я каждый раз вижу, что работает некая схема. Показывая достопримечательности, я завожу туристов на «красивую» улочку и говорю: «Вот с этого места очень любят снимать — отсюда хорошо виден Королевский замок». Следом все берут свои фотоаппараты и делают одинаковые снимки. Таким образом, восприятие города становится однобоким. Конечно, постепенно появляются альтернативные путеводители. Но так или иначе, все это продуманный до мелочей продукт.

— Пример ревитализации Нова Хуты отчасти напоминает историю Эйндховена. И, кажется, будто работа с постиндустриальными пространствами через ориентацию на основы креативной экономики сводится к пропаганде каких-то общих схем. Но можно ли говорить об универсальности продиктованных методов? Ведь пути развития и самосознания городов совершенно отличны друг от друга.

— Я затрудняюсь ответить на этот вопрос, ведь речь идет о столкновении глобализации с региональными особенностями — а это всегда болезненная тема. По иронии судьбы, глобальный продукт стремится найти что-то локальное, выделяющееся среди остального. И все, что касается креативного города, конечно, прекрасно, но удается далеко не всегда. Не могут все города быть «такими», как например, не могут все работать дизайнерами или художниками. Главное, чтобы культура отвечала на потребности местного населения — внешний заказ, как я думаю, должен стоять на втором месте. 

Так, в Нова Хуте инициатива движется вокруг двух театров, имеющих высокий уровень в контексте целого города. Оба театра работают, в том числе, с местными жителями, приглашая их в качестве исполнителей. И что интересно, зачастую партнерами проектов выступает не Западная Европа, а, например, Мексика, которая имеет опыт работы с бедными районами. С другой стороны, существует проблема джентрификации — мы поднимаем район, создаем ему бренд, он становится модным. Сюда приезжают туристы, здесь хотят жить художники, а цены на квартиры растут, и город уже становится недоступным для всех жителей. По такому принципу развивался краковский район Казимеж, в схожей ситуации оказался Лейпциг. Когда в New York Times появилась статья о Лейпциге, как об одном из самых модных городов в Европе, цены мгновенно выросли, и художники, благодаря которым город и обрел популярность, в скором времени его покинули. У нас этот процесс происходит немного мягче.

— Но ведь всегда найдутся жители, у которых коммерческое и поп-культурное использование «их» территории будет вызывать негодование. Обычно это сопротивление связано с претензией на самостоятельное представление о своем районе, городе. Насколько известно, в Нова Хуте есть активист, который ратует за отделение района от Кракова. Как на это реагируют власти?

— Мачей Тваруг разработал проект «Новохутская мэрия», в котором рассматривается модель самостоятельного существования территории. Как известно, большой район требует уплаты больших налогов, которые потом направляются в центр, откуда снова распределяются по районам. И получается, что большую часть средств центр оставляет себе. Это известная проблема государственной централизации.

Но, как мне кажется, действия Тваруга можно сравнить с арт-провокацией. О ней говорят, пишут в новостях, но никто пока не воспринимает всерьез. Мне кажется, это очень хороший способ, чтобы напомнить верхам о существовании такого района, который платит больше всех налогов, а получает меньше всех. Я думаю, что люди, которые находятся «внизу», всегда лучше знают, что им нужно. Конечно, на «высоком» уровне задачи также следует решать, но это история не про детские сады и не про тротуары. Поэтому идея активиста вполне приемлема — стоит посчитать, в каких условиях жила бы Нова Хута, будь она самостоятельной единицей.

— Да, противостояние подобного рода зачастую связано с фигурой «чужого», разрабатывающего новую картину района (города), когда ее «потребителями» становятся жители, занимающие второстепенное, пассивное место. В России, например, известна история, связанная с программой ДНК (Дом новой культуры), которая в итоге свернулась, а на момент своего существования успела столкнуться с жестким неприятием со стороны местных жителей.

— Как ни крути, город — это всегда пространство конфликта. По-другому не бывает. Каждый раз я немного дрожу, когда речь ведется о проектах, привнесенных в город извне. В таких случаях всегда нужно сделать в 200 раз больше в сравнении с тем, что делают местные. К работе с городом просто необходимо привлекать жителей. А зачастую выходит по-другому: кто-то придумывает горожанам проблемы, а потом стремится их решать. Но конфликт в случае подобных мероприятий зачастую вспыхивает не только в месте столкновения «своего» и «чужого», часто это поколенческий конфликт между «старым» и «новым».

— Должно быть, вы слышали о таком эксперте по брендингу территорий как Жозе Торрес. На протяжении многих лет он не перестает говорить о том, что для любого города и страны можно создать успешный бренд, главное — быть правдивым и не преувеличивать достоинства территории. Что вы думаете об этом?

— Сейчас я живу в Германии, и когда проезжаю мимо небольших городов, то каждый раз замечаю повсеместно расставленные знаки, где приписано, чем знаменит, примечателен город, мимо которого ты проезжаешь. Бывает, это совершенные пустяки, вроде парка или небольшого «смешного» музея. Думаю, что на подъезде к каждому городу должен быть такой знак. Но важно понимать, что обозначение бренда не решит проблем больших городов.

Более того, всегда есть опасность поставить развитие территории на неправильные рельсы. После принятых мер, может оказаться, что в город приезжают не те туристы, афишируется не тот капитал. Поэтому с желаниями нужно быть осторожнее — иногда они сбываются. 

Фотографии предоставлены Кингой Нендза-Щикониовска

Всеми силами

Архитектурное бюро Van Aken Architecten (VAA) было основано в 1979 году в Эйндховене и долгое время имело статус небольшой региональной компании. Но более чем за 30 лет существования VAA успело реализовать более 50 проектов, открыть филиалы в Аахене (Германия) и Шанхае (Китай). С приходом Рона де Гуя компания стала позиционировать себя в качестве носителя лучших традиций нидерландской архитектуры, инновационного дизайна и полноценного функционала. Как и любое современное архитектурное бюро, VAA в работе над тем или иным проектом большое значение придает изучению контекста, духу места — возможно, поэтому им так интересна Россия. 

Текст: Ульяна Яковлева

В этом году компании исполняется 36 лет. Что это значит для бюро? Какую эволюцию оно прошло за эти годы?

— Изначально это была довольно маленькая региональная компания. Ее основателями стали два брата — Тон и Роб Ван Акен. Одного из них можно назвать настоящим философом, архитектором, который стремился создавать правильные дома для людей, а другой был в большей степени заинтересован в коммерческом становлении компании. Но тем не менее, они прекрасно работали вместе. Около 20 лет назад братья разошлись и стали вести дела самостоятельно, а предприимчивый Роб остался в бюро. Вначале компания занималась банками и офисами, иными словами, постройками, которые приносят прибыль. Но проблема заключалась в том, что Роб был постоянно занят разъездами по стране и поисками новых заказов. Как следствие, компания начала быстро расти, и вся организация легла на плечи руководителя. С приходом Яна Неггерса все кардинально изменилось, за три года бюро превратилось в хорошо организованную, структурированную, заботящуюся о своих клиентах организацию. А 5-6 лет назад возглавить бюро поручили мне — так начался третий этап жизни, теперь уже инновационной компании, которая устойчиво держится на двух ногах — это коммерчески успешная, создающая по-настоящему качественную архитектуру, фирма.

Какой диапазон проектов выполняет бюро? Что можно считать его специализацией?

— Голландский рынок архитектуры — очень странный рынок. Только представьте, что около 80% архитектурных фирм состоят лишь из одного человека, а 98% компаний представляют 2 или 3 специалиста. Но если вы придете к нам в офис, то поймете, что на данный момент здесь работает порядка 60 профессионалов. То есть, наша компания примерно в 20 раз больше, чем любое среднестатистическое голландское бюро. Это означает, что мы стремимся быть экспертами в любом вопросе — будь то маленький, большой, комплексный, простой, локальный или интернациональный проект. И, как мне кажется, это прекрасно, что бюро удается занимать совершенно разные ниши. В университете из всех нас стремились сделать архитекторов, которые могут решить любые комплексные проблемы, сравнимые с тем, чтобы собрать пазл из множества деталей. Но мы должны уметь справляться с любыми трудностями. И люди, которые работают здесь, могут в один день одновременно разрабатывать какой-нибудь офисный интерьер и вести большой проект. Думаю, именно такие вещи определяют качество нашей компании.

Сейчас Van Aken работает с ONL. Можете ли вы рассказать, как началось это сотрудничество?

— Я думаю, что вся голландская архитектура в целом сейчас находится на шаг впереди в области устойчивого развития, использования 3D-моделирования и т. д. Не столь давно мы начали сотрудничать с большой архитектурной фирмой ONL (название происходит от слияния двух фамилий ее основателей: Oosterhuis и Lenard). Ее возглавляет Кас Остерхаус, профессор из технического дельфтского университета. Он работает над концепцией параметрического дизайна последние 25 лет своей жизни, и смог создать принципиально новую стратегию. Программа ProtoBIM позволяет проводить обоснованное проектирование с самого первого эскиза. Подключение существующего дизайна к программному обеспечению дает возможность дизайнерам контролировать все здание «в процессе», от эскиза до строительства и управления, с одной распределенной цифровой модели. Метод ProtoBIM не только дает клиенту лучшее понимание расходов на строительство и техническое обслуживание, но и повышает возможности для реализации знаковых проектов. Например, если вы меняете один из параметров, то другие элементы изменятся автоматически. Благодаря этой системе и параметрам, которые в нее заносятся, можно, например, задать следующую команду: «Я хочу, чтобы строительство здания уложилось не более чем в 1 миллион долларов». С того момента, как вы указываете эту информацию, при любом изменении программа дает понять, как меняется общая сумма. И это здорово, что теперь есть способ контролировать все изменения разом. Я убежден, что за этим стоит будущее архитектуры, это перевернет наше прежнее понимание о том, как устроен окружающий мир.


Бюро очень интернационально: здесь работают архитекторы из Италии, Великобритании, России, Китая и Ирана. Является ли это частью идентичности бюро?

— Это хороший вопрос. Наша компания за годы своего существования выросла из маленькой организации регионального масштаба, базирующейся в Эйндховене, до бюро международного уровня. И некоторые люди, работающие здесь чуть ли не с самого основания, до сих пор ощущают свою связь с южной частью Нидерландов — именно поэтому у них исключительное архитектурное видение мира, а те вещи, которые они создают — совершенно уникальны. Иногда я пытаюсь им объяснить: если бы NASA потребовалось построить новый спутник, то те условия, которые соблюдаются нашими архитекторами при строительстве, вполне могут ответить требованиям космических специалистов. Эти люди просто не могут до конца понять, что именно делают. Чаще всего они лишь пожимают плечами и говорят: «Ну, это работа, которую мы должны выполнять, разве нет?». 

Порой не так просто найти нужных мне профессионалов в Голландии, гораздо легче обратиться к зарубежному опыту и отыскать правильных людей в Китае, России и т. д. Более того, именно специалисты из других стран могут наиболее четко отрефлексировать нашу позицию в мире. Тем более, нашим людям стало намного проще создавать проекты где угодно, вне зависимости от места. И, наконец, это попросту весело, когда представители разных культур собраны в одной архитектурной фирме. Все они взаимодействуют друг с другом, у каждого свой, совершенно разный бэкграунд, идеи о том, как нужно выстраивать окружающий мир.

Судя по тому, какие проекты представлены на вашем официальном сайте, большинство из них было реализовано на территории Голландии. Является ли это частью политики бюро? Или в этом следует видеть другую закономерность?

— Логично предположить, что большая часть заказов бюро находится там, где располагается главный офис компании. Я думаю, очень важно ощущать и понимать, что связывает тебя с местом, откуда ты родом. И гораздо проще пустить новые корни уже на знакомой территории. Мы всеми силами стремимся сохранить свою специфику, поскольку в остальном мире голландских архитекторов воспринимают как носителей концептуальных, инновационных, прогрессивных идей. Так что в плане коммерческого успеха нам куда выгоднее оставаться здесь. Но это не исключает необходимости выхода на интернациональный уровень. 

За последние годы местный рынок недвижимости потерпел колоссальные убытки из–за финансового кризиса, поэтому динамика строительства в стране значительно снизилась. В связи с этим, большая часть работы, которую мы выполняем сейчас — это трансформация уже готовых построек, смена их изначальных функций. Это очень интересная ниша, благодаря которой мы рассчитываем выйти и на проекты в других странах, где подобные проблемы не менее актуальны. Я думаю, что в скором времени данный рынок начнет неумолимо расти, и через 2-3 года половина наших заказов будет поступать из–за границы.

Ваше бюро принимало участие в конкурсном проекте реконструкции Приборостроительного завода в Екатеринбурге. Почему выбор пал на участие именно в этом конкурсе? Есть ли у бюро еще какие-то проекты в России? Заинтересованы ли вы в дальнейшей работе здесь?

— Лично я не готов рассказать обо всех тонкостях данного проекта. Но могу полностью заверить в том, что мы уже давно работаем с Россией. К примеру, мы принимали участие в конкурсе на строительство в Сколково, в Твери, довольно плотно сотрудничаем с голландским консульством в Санкт-Петербурге и Москве. И, думаю, что у нас есть все для того, чтобы прочнее утвердиться на российском рынке. К примеру, в числе наших больших заказчиков была крупная телекомпания и серьезная сеть банков. Однажды мы встретились с Кеесом Донкерсом, он был переполнен энтузиазмом в отношении развития Екатеринбурга.

И когда появилась информация о конкурсе, мы сразу поняли, что хотим стать частью этого дела, почувствовать дух города, разобраться в том, как все работает. Надо сказать, что ситуация в Екатеринбурге имеет определенное сходство с тем, что в свое время произошло с моим родным Эйндховеном. Несколько десятилетий назад закрылся завод Philips, ранее располагавшийся в самом центре города. И тогда возник вопрос — что делать с этой опустевшей территорией? В Эйндховене существует проблема нехватки свободного места для строительства, поэтому нам были просто необходимы площадки для перестройки. Кроме того, опустевшие здания, которые располагались в городе, мы просто-напросто не имели права снести. И, наконец, цена за квадратный метр земли под будущее строительство была невыносимо высока. Именно поэтому идея трансформации неэксплуатируемых зданий стала для нас столь привлекательной — все заброшенные здания были реабилитированы. В один момент это стало настоящим трендом. Начали открываться компании, офисы которых переместились внутрь этих зданий — таким образом, молодое поколение стало своеобразным двигателем городской экономики. Надеюсь, что этот опыт сможет оказать положительное влияние и на Екатеринбург, поспособствовать новому освоению старых пространств.

Как вообще появилась идея обращения к российскому опыту? Можно ли говорить о выборе вектора вашего развития как о чем-то последовательном, вторящем общему тренду сотрудничества с голландскими архитекторами? Взять, к примеру, Рема Колхаса — что вы думаете о его фигуре в российском контексте?

— Когда я начал заниматься архитектурой в Делфтском университете, у меня периодически возникали конфликты с некоторыми преподавателями. К примеру, перед нами стояла задача в течение восьми недель развить концепцию до презентации с набросками, планами и т.д. Понятное дело, все эти материалы должны были стать отправной точкой для перехода к следующему шагу — реализации. Когда ты уже доводил до ума итоговую презентацию, некоторые студенты только начинали что-то придумывать. Нередко преподаватели одинаково высоко оценивали наши проекты, хотя я представлял не концепцию, а полностью готовый проект. Поэтому я всегда возражал — ведь если хорошие оценки даются лишь за концепт, то чему тогда учит университет?

Данная ситуация породила довольно серьезную дискуссию, из которой я вынес главное — архитектор это тот, кто умеет и разработать концепцию, и создать функционирующее здание. Лично я не считаю Рема хорошим архитектором — но он прекрасный дизайнер. Вне всяких сомнений, здания, которые Колхас построил в Роттердаме, удивительно фотогеничны — но это совсем другой вид архитектуры. Думаю, в этом он хорош, как никто другой. То же самое можно сказать и об Эрике ван Эгераате, который создает авторские проекты.

Кстати он как-то сказал, что чем больше работает в России, тем сложнее его будут принимать где-то еще. Не пугают ли вас подобные суждения?

—  Не так давно я лично беседовал с ним. Должно быть, вы слышали о том, что Нидерланды, а точнее Роттердам, будет бороться за право проведения ЭКСПО 2025. И я говорил об этом с Эриком, одним из инициаторов данной затеи. Он предложил нам сотрудничество, и, естественно, мы также много говорили о России, о Венгрии, где он в последнее время наиболее активен. Что интересно, по словам Эрика, последние его проекты были осуществлены под крылом государства. Он больше не действует по принципу «дизайн ради дизайна», а все больше начинает сотрудничать с властями, оказывать помощь в решении урбанистических задач. Знаете, я много думал о том, чем мы занимаемся сейчас в Дубае, как получилось обосноваться в Китае и Германии. Наше бюро заинтересовано в том, чтобы иметь филиалы во всех интересных регионах. Возможно, в скором будущем мы откроем филиал в России. Тогда станет окончательно ясно, что происходит в стране, в городе, — и пример Эрика в этом смысле является очень показательным.

Фото предоставлены Van aken Architecten (VAA)

Это может быть вам интересно