— С какими главными трудностями сталкивается архитектор-реставратор в России сегодня? Есть ли выстроенная система взаимодействия граждан, государства, девелоперов для сохранения наследия? Какие механизмы взаимодействия вы видите?
— Вопрос обширный, на него можно ответить одним словом: ничего нет. И более того — ничего не делается. К сожалению.
— Что необходимо сделать в первую очередь?
— А. И. Комеч* рассказывал, что как-то спросил норвежских реставраторов: «Что нужно, чтобы сохранить норвежские памятники»? Норвежцы ответили, что главное — желание. А вот насколько я знаю, желания сохранить памятники в России не существует. На сегодняшний день работа с наследием превратилась в некие федеральные деньги, которые пилят. Картина грустная. Я занимаюсь реставрацией с 1972 года, и с тех пор ситуация неуклонно ухудшается. Деньги выделяются, федеральные памятники уничтожаются.
— Это связано с рыночной экономикой? В советское время было лучше, потому что не такую роль играл бизнес?
— Нет. И в Советском Союзе хорошего не было. Плотник 6-го разряда получал 60 рублей. Будет кто-то работать за 60 рублей? Конечно, были энтузиасты, подвижники. Но для того, чтобы что-то сохранить, нужны специалисты. Я хорошо знаком с норвежским опытом. На всю Норвегию есть 30 деревянных памятников XI–XII века. И практически все памятники в хорошем состоянии. В городе Осло есть квартал деревянной архитектуры. Дома смешные, ни в какое сравнение с нашими не идут. Но, тем не менее, их сохраняют. В них живут. А у нас — сносят. Или — «реконструкция»: бетон обшивают сайдингом. В Москве практически не сохранилось деревянных домов. За федеральные деньги, которые сегодня выделяются на сохранение федеральных памятников, за последние 10 лет не было отреставрировано ни одного. Потрогали этот, посмотрели другой, а сделать ничего не могут.
Это, конечно, относится ко всем памятникам, и каменным, но к деревянным — особенно. Каменные можно покрасить — вот уже вроде реставрация. А в дереве надо уметь что-то делать.
Поэтому всей реставрационной работы, касающейся дерева, у нас не существует. А поскольку система откатов существует — условия такие, которые выполнить вообще невозможно. Например, материал надо заготавливать за декабрь–январь–февраль. А контракт заключается в мае. А сдавать надо в сентябре. То есть физически невозможно заготовить материал согласно этим условиям. А дальше — по списку: специалистов никто не готовит. Требования ужесточаются. Раньше было достаточно лицензии. Сейчас специалисты должны иметь категорию (и столяры, и архитекторы — все). Но нигде этому не учат. Поэтому бумажки есть. И деньги есть. Конкурсы проводят. А результат — отрицательный.
— Это плавно подводит к следующему вопросу, про РЦАПО (реставрационная школа, которую возглавляет А. Попов). Может быть, всё начинается с образования? С подготовки специалистов?
— Любые специалисты должны быть востребованы. А сегодня никто не знает, что будет завтра. Будет работа или нет. Сегодня всё перешло в сферу «бизнеса». Но это, конечно, никакой не бизнес. Бизнес — когда бизнесмен производит продукцию. И продукция может конкурировать с другими. А поскольку продукции не выдаётся никакой, это не бизнес. Условия такие, что маленьким фирмам нет места. Существуют фирмы «Рога и копыта», которые пилят деньги. Никому не интересна судьба памятников. Я говорю: «Представьте себе больного на операционном столе: что необходимо сделать, чтобы он не умер?» А меня спрашивают: «А вы знаете, как всё должно быть оформлено юридически?». Наверное, надо сначала спасти жизнь человеку, а потом уже думать, как «юридически» всё оформить. Люди не занимаются методикой, не занимаются наукой, не занимаются сохранением. Они — «бизнесмены».
— Но разве долгосрочные вклады не окупят себя?
— Моё глубокое убеждение, что окупят. Италия — яркий тому пример. Опять же, А. И. Комеч всегда говорил, что каждый кусочек итальянской земли дороже, чем в Эмиратах. Потому что каждый кусок — сгусток памятников истории. Вспомните площадь трёх фонтанов. Огромная площадь. И люди идут туда очередью, плечом к плечу. Невиданное столпотворение. Это и гостиницы, и рестораны. Задействовано всё. Уход за памятниками сумасшедший. А у нас — только уничтожение. Сегодня украл — завтра уехал.
— Если воспитывать понимание ценности исторических памятников, то этого можно избежать. В том числе, готовить бизнесменов.
— «Мне деньги нужны сегодня, и побольше».
— А ваша школа? Что вас мотивировало открыть свою школу?
— Лавры педагога меня никогда не прельщали. Меня всегда устраивало то, чем я занимаюсь. Но в какой-то момент, общаясь с людьми, которые окончили институт, cо своими коллегами, я начал понимать, что не хватает знаний.
Приходит ко мне человек работать, я спрашиваю: «Что вы умеете делать»? Он отвечает: «Всё». Это значит — ничего.
И хочешь — не хочешь, ты его начинаешь учить. Задним числом я понял, что в общем-то, я всю жизнь свою учу. Когда я открыл школу, было время после перестройки, 90-е, когда казалось, что всё можно поменять. И я подумал, что надо сделать такую школу официально. Государство даже один раз мне оплачивало подготовку специалистов. Но потом настали такие времена, когда «предприниматели» не знают, что будет дальше. О завтрашнем дне не думает никто. Ну, по крайней мере, не думает большинство.
— Каких знаний не хватает? Что должен понимать архитектор-реставратор?
— XX век — время больших разрушений. Войны, революции. И люди начали понимать, что историю надо сохранять. Когда задумались о сохранении, встал вопрос — как. Появилась сначала венецианская хартия 64 года. Довольно общая. Её положения касались работы и с камнем, и с деревом. Но камень и дерево — совершенно разные материалы. Не с точки зрения архитектуры, а с точки зрения эксплуатации. Поэтому в 1999 году ИКОМОС была принята резолюция о стандартах хранения деревянной архитектуры. И там есть пункт — обучение специалистов: исторические технологии. Исторические ремесла. Исторические конструкции. Отсюда вырастает понимание, что такое памятник. Что такое подлинность.
— Вы оканчивали кафедру реставрации МАрхИ. Как много Вам дало обучение там?
— Я пришёл с другой стороны. Я пришёл в МАрхИ уже сложившимся человеком. Я математик по первому образованию. Будучи студентом, я попал в Поленово на реставрационные работы и «подсел». Я всё время работал с материалом. «Не верь своему брату родному, а верь своему глазу кривому». Я понимал, что подлинное, а что — нет. Ещё будучи студентом, я работал с И. Б. Пуришевым**, мы восстанавливали часовню Крест под Переславлем-Залесским (постройка XVI в., в XIX была восстановлена реставратором В. В. Сусловым). Я сказал Ивану Борисовичу, что у меня совершенно нет ощущения, что это XVI век. А он говорит: «Совершенно правильно». На рубеже веков был такой принцип, когда разбирали и на этом месте собирали новое. И, работая с материалом, я тогда уже понимал, что такое — подлинное, а что — не подлинное. Когда современный архитектор проводит линию на бумаге, он прекрасно понимает, что за этой линией стоит — бетон, кирпич, стекло, дерево. Какая конструкция. А когда чертит современный реставратор, который окончил только что МАрхИ, он ничего не знает о материалах. Я ни в коем случае не осуждаю, а просто констатирую факт. Но XX век, когда были потери и начали восстанавливать памятники, нам показал: что есть подлинники, и что — нет.
Ярчайший пример — Польша. Варшава и Краков. Разбомбленную Варшаву восстановили по рисункам, чертежам. И когда идёшь по Варшаве — прекрасно видно, что всё сделано из одного и того же кирпича и покрашено в разные цвета. Видно, что всё — муляж. А когда попадаешь в Краков, сразу понимаешь, что это — средневековый город. Ты всё это видишь. И люди начали понимать, что такое новодел и в чём разница. А разница — в ерунде.
Это те ремёсла, которыми владели мастера, которые строили это. Это их мастерство, любовь, с которой строили. Это то, что мы можем изучать, сохранять и передавать следующему поколению. Вот недавно я делал один дом конца XIX века в Костромской области. Я смотрю и не могу понять, каким инструментом пользовались, что так гладко «чашки» (углубления для соединения брёвен) вырублены. А потом понял: чашу мужик, который это делал, не просто рубил, а потом ещё стамеской подчищал. Хотя прекрасно знал, что на эту «чашку» положат следующее бревно и никто её никогда уже не увидит. Но он думал: на том углу, там, Пётр работает. Хороший мастер, я уважаю его. Но я сделаю лучше. И вот без этого чувства — я сделаю лучше — ничего не возможно великого. Что в рубке, что в живописи, что в литературе.
— А легко ли реставратору договориться с архитектором?
— Должны быть одинаковые весовые категории. Надо быть готовым, что тебя будут прессовать как следует. Или не выходить на ринг.
— Но всё ли так совсем мрачно? Можете рассказать про вашу школу?
— К великому сожалению, сейчас не востребована ни школа, ничего. Работу, объекты не дают. Недавно смотрел фильм про Пеле. Из нескольких частей. И первая часть — когда его пытаются подавить. И во второй — тоже. А в третьей — против него стоят двухметровые бугаи, а он прыгает и проскакивает между ними, и забивает, забивает. Если ты берёшься за свою работу, ты должен забивать голы. А если не можешь — ну тогда надо менять профессию.
— Что Вы можете рассказать про свою работу по реставрации Асташово?
— Когда встал вопрос, реставрировать ли Асташово, мне говорили: «Ты дурак»? Этот памятник находится в лесу. Дороги к нему нет, жилья вокруг нет. Кроме того, памятник — не в плохом, а в аварийном состоянии. Руина. Я видел фотографии, мне говорили, что там есть волонтёры, пилят деревья и что-то делают. А я говорил, что это — замечательно, и волонтёры — роскошные ребята. Но для того, чтобы это всё сделать, нужны профессионалы. А через год мне предложили памятником заняться. Когда мы разобрали памятник и увезли, мне Андрей*** говорил, что он был в полной уверенности, что — всё. Ничего здесь больше стоять не будет. Но потом всё-таки удалось всё сделать. Не так, как мне бы хотелось, конечно, не до конца, но большую часть, в том числе фасады, мы сделали.
— Проект Андрея — история про частную инициативу. Может, такие инициативы «снизу» — то, что могло бы быть двигателем ситуации?
— Я предложил Андрея на премию Столыпина****. Потому что то, что Андрей сделал, переоценить нельзя. Но немногие люди будут так активно вкладываться. Когда неясно, что будет завтра. Дух времени такой.
*Алексеей Ильич Комеч — доктор искусствоведения, архитектурный критик, автор более 80 научных трудов по истории византийской и древнерусской архитектуры X–XV столетий, истории и теории реставрации памятников архитектуры, директор Государственного института искусствознания
**Иван Борисович Пуришев — архитектор-реставратор, создатель и сотрудник Переславской реставрационной мастерской, писатель
***Андрей Павличенков — московский бизнесмен, восстановивший терем в Асташово
****Всероссийская премия «Хранители наследия», учреждённая региональным общественным фондом изучения наследия П. А. Столыпина, призвана привлечь внимание власти и общества к людям, благодаря которым сохранены многие культурные ценности страны. В 2017 году А. Павличенков получил премию в номинации «Предприниматель»
