Александр (А.) — Я думаю, следует начать с начала — с истории бюро.
Ольга (О.) — Мы дружим с Юлей с 12 лет, вместе готовились в МАрхИ, вместе учились, потом наши пути разошлись, но мы продолжали общаться. В начале 2000-х я работала в офисе OMA, и у нас начались русские проекты. Мы много делали для концерна «КРОСТ», и его совладелец Алексей Добашин предложил вернуться в Москву, работать напрямую.
Юлия (Ю.) — А у меня к этому моменту было уже тоже лет десять опыта работы в разных местах. Десять лет — это момент, когда архитектор задумывается о собственной практике. Работы было много, так наши интересы и сошлись.
А. — Откуда же много работы?
Ю. — Строительный бум. В это время вообще многие московские бюро и сформировались. Можно было сидеть на кухне и делать здание на 70 тысяч квадратных метров — заказы у нас появились раньше, чем офис.
О. — В 2004 году вы основали Buromoscow с нашим немецким партнером Андреасом Гуном (Andreas Huhn). Нам тогда очень нравилась популярная идея, что можно будет работать по всему миру небольшими офисами — Buromoscow, Buroberlin, Buroshanghai... В 2008 наш союз распался, Андреас открыл собственный офис BAH в Тюбингене.
А. — Но вы не испугались?
О. — Здесь очень интересно, и тогда было, и сейчас. Нигде больше ты не можешь такими небольшими средствами так колоссально менять мир вокруг себя.
А. — А когда появилось ощущение, что вы уже состоялись как офис, что за первым и вторым заказами — точно будет третий? Что не придется отступать?
О. — В архитектурной практике, мне кажется, такой уверенности не будет никогда. Бюро за это время несколько раз меняло размер — от двух до 20 человек, туда и обратно.
Ю. — Но мы не сомневались, мы сразу нацелились на собственное дело и не собирались отступать. Сперва был «КРОСТ», потом ПИК — первый раз, когда на нас обратили внимание как на архитекторов, которые занимаются панелью. К нам возник интерес, потому что возникла идея модернизации домостроительных комбинатов. Девелоперы, которые владели заводами, проводили конкурсы на новые серии. На этом этапе все проекты были чисто бумажные, но нам это помогло сделать следующий шаг. Потом нас нашли уже сами ДСК — настоящие заводчане, серьезные люди. Но они понимали, что им надо развиваться, иначе они перестанут быть конкурентоспособными. Только они как думали? Поменяем входную группу, наверху что-то сделаем, добавим цвет — и все заработает.
О. — Они всегда начинают с цвета: давайте другой цвет выберем, но менять ничего не будем. Мы объясняем, что цветом не обойдется. Тогда мы сделали исследование про историю панели, его делал Дмитрий Задорин, который потом стал автором книги Towards a Typology of Soviet Mass Housing (Dom Publishers). Он показал, как со времен первой простой индустриальной серии панель трансформировалась в очень сложную, очень декорированную. Мы предлагали все это пересмотреть, а им было неприятно это слышать. «Вы что, у нас каждая опалубка стоит миллион рублей», — был аргумент.
А. — Что же вы им предлагали?
О. — Сначала мы предлагали изменить рисунок оконных рам, еще что-то, но все это было полумерами. Очень многое зависит от базы, основных элементов серии. С существовашей серией мы не смогли сделать ничего интересного. Когда мы начали работать с новой серией, то удалось добиться гораздо большего.
А. — Почему они пришли к вам, совсем молодому бюро, с задачей, которой десятки лет уже занимались проектные институты?
Ю. — Потому что у нас красиво получалось.
О. — Они действительно занимаются этим много лет, но и видят проблему совсем иначе. Они видят все изнутри сложившейся системы, а требовался свежий подход.
Ю. — Если помнишь, то последние, поздние советские серии имели очень сложные формы, с большим количеством деталей: руст, эркеры, «богатые» наличники, парапетные панели в виде скатных крыш с черепицей. Считалось, что эти элементы украшают здания. Когда мы на каком-то совещании предложили все это убрать, нам сказали: «Не троньте, это святое, за этим стоит труд десятилетий многих проектных институтов». А от чистых типовых модернистских серий народ якобы устал.
О. — Мы сами-то за чистую структуру, мы, конечно, модернисты по воспитанию. У нас не веселая архитектура, мы любим брутализм, модернизм и все белое.
А. — Но зачем вообще браться за такое? Почему вам в начале 2000-х, молодому архитектурному бюро, не захотелось оставить в прошлом индустриальное домостроение?
О. — Рем Колхас после очередной презентации заказчику говорил: «And again I turned mud into gold» — это стало нашим лозунгом, мы все время этим занимаемся.
Ю. — Кроме того, «бросить» — нереалистичный подход. Это уникальные технологии, это наши традиции, наш вернакуляр. И если посмотреть на ситуацию реалистично, то когда на рынке есть только крупные девелоперы и объемы строительства по-прежнему большие, то странно делать вид, что мы живем в Европе, а надо работать с тем, что есть. Тогда нужны другие методы. И это очень интересная задача, потому что она создает иллюзию, что ты занимаешься архитектурой общественной важности. Правда, на самом деле ты методами, которые придуманы для проектирования социального жилья, развиваешь вполне капиталистический продукт.
О. — В Голландии то же самое происходит, говорят наши коллеги. В Амстердаме очень высокий спрос на недвижимость, они строят дома на 400 квартир с маленькими площадями, регламент высотности пересматривается. У них такое же ощущение: вроде бы ты представляешь профессию, в которой принято брать на себя обязательства перед обществом, а на самом деле… Мы очень хотели преобразить эту серую микрорайонную реальность. Мы верили в решения, которые предлагали сначала, потому что это была реакция на конкретную ситуацию. Как сделать панельный дом, который бы не выглядел как панельный?
Ю. — А потом вдруг яркие дома стали модными, их стало очень много. Это решение имело смысл только в определенном окружении. Мы ведь за каждый цвет отвечаем, их выбор и поиск формы — это труд многих месяцев, как подобрать правильную палитру, чтобы она вписывалась в контекст. А то, что сейчас чаще всего получается — дань тренду.
А. — Когда вы участвовали в выставке «Персимфанс» в 2008 году, вы были единственными, кто не только сделал инсталляцию, посвященную панельному домостроению, но и вообще реальности, которая нас тогда окружала.
О. — А нас всегда очень увлекала реальность. Мы оказались между двумя поколениями: большим, которое нас чуть старше, и другим, тоже большим, которое нас чуть младше. Мы были между. На нас оказывали большое влияние голландские архитекторы, для которых тема жилья была всегда ужасно увлекательной.
Ю. — К тому же, с «КРОСТ» все было очень быстро и нам нравилось, что мы делаем то, чего никто не делает. «КРОСТ» всегда был за эксперименты, они очень быстро реагировали на все, что мы им тогда еще отправляли по факсу. А вот потом началась программа модернизации жилья в 2014 году, и на первом же Архсовете мы с удивлением для себя обнаружили, что мы совсем не одни.
А. — В чем же все-таки удовольствие, где творческий вызов в этой работе?
О. — Это поиск системы и новой красоты. Например, темы фасадов в панельном жилье не было совсем. То есть, в своем отношении к городу, все панельные здания ведут себя совсем не так, как учились проектировать архитекторы много веков. Поэтому, первое, что мы сказали — здание должно реагировать на окружение. У дома на ул. Карбышева есть фасады, которые выходят на двор, на бульвар, на улицу — они должны выглядеть по-разному. Это было какое-то откровение, как будто до нас все обыкновенные подходы к зданиям в городе не использовались. Получалось, что это и индустриальный продукт, и кастомизированный. Сначала форму здания не удавалось изменить, оставалась только линия фасада. А потом у нас появилась возможность развернуть сам объем.
Ю. — Тогда мы придумали принцип «полутипового» жилья. Жесткий каркас базовых элементов упрощается до минимума, все остальное — максимально гибкая оболочка. Проектировочная сетка, которая лежит в основе, в отличие от жесткой каркасной системы, позволяет делать любой набор квартир, дает возможность легко менять габариты здания и вписывать застройку в участок.
А. — То есть ваш интерес — это игра в своего рода конструктор, комбинаторику?
О. — Просто сделать красиво — это достаточно сложно. Возьмем какой-нибудь небольшой проект в центре, там можно и так, и эдак, а что именно — непонятно. А в работе с панелью полно ограничений, и вот что ты сможешь выжать из этих ограничений — это и есть твоя победа — молодцы, справились. Сделать одну секцию так, чтобы в нее вошел нужный набор квартир, в основе была система типовых элементов, но каждый раз оболочка могла быть новой — на это ушло полгода работы. Начинали мы с графического упражнения, разобрали в CADe все, что уже было сделано, пытались понять, что было придумано, что хорошо, а что нельзя больше использовать.
Ю. — С «КРОСТ», например, на фасадах появилась керамическая плитка под размер кирпича, так что все должно было стать кратно этой плитке — размеры окон, всех стыков, шов между фасадными плитами должен был быть такого же размера, как и шов между кирпичиками.
О. — Сначала мы создаем математическую систему, а потом она уже украшается — или нет. Мы сначала делаем все фасады черно-белыми, смотрим графику, нет ли провалов — должно быть все ровно, организовано, у нас очень графический глаз.
Ю. — Потом, нужно, чтобы все членения, которые появляются на фасаде, отвечали чему-то вокруг здания: дому, который стоит рядом, перспективе. У нас в офисе нет свободных стен и столов, потому что все варианты мы проверяем на десятках макетов и развешиваем на стены, чтобы увидеть каждый вариант со всех точек зрения. Смотрим, как можно отреагировать на окружение — здесь улица, здесь выход на бульвар, здесь угол, который надо зафиксировать… Появляются форма, членения, подходы к каждой стороне.
Мы обсуждаем каждый дом, смотрим, вешаем, корректируем, иногда несколько раз за день меняем подходы. Внутри дома могут быть более или менее одинаковыми, но все, что снаружи — разное, и это требует большого труда.
Почему мы так сложно относимся к копированию? С одной стороны, все, что мы делаем — на виду, бери, что хочешь. С другой — мы часто видим, что копируют только внешнее. У комплекса на Варшавском шоссе есть почти точная копия, в которой только голубой заменили на оранжевый. Башни на Варшавке скопировали в области, кажется, уже три раза. Летишь, бывает, на самолете, смотришь — о! что-то знакомое. К нам в одном городе подошли архитекторы и говорят: «Нас девелопер заставляет скопировать ваш проект, вы не против?» Мы отвечаем: «Наверное, что-то одно просит скопировать, но ведь в этом не будет смысла, это же целая система». Нет, говорят, просят весь комплекс целиком скопировать.
А. — А что могло бы быть вместо копирования? В какую сторону мог бы идти прогресс в этой сфере, разве не все уже придумано?
О. — Совсем нет новых типологий и экспериментов с современными материалами. «Однушки», «двушки», «трешки» — всем надоели, нужно больше разнообразия. Арендное жилье могло бы развиваться, студенческое, кохаузинг… Нужно реагировать на то, что происходит с использованием машин. У нас, например, молодые сотрудники пользуются Делимобилем, возвращаясь вечером домой.
А. — По крайней мере, новостройки, благодаря вашим усилиям, стали делать веселее.
Ю. — Наш метод работы требует очень большого участия со стороны архитектора. Когда им начинают пользоваться в режиме поточного проектирования, то он перестает работать эффективно, архитектор уже ничего не успевает контролировать.
Ольга: Практически, мы создали монстра. Сейчас смотришь на многие старые советские серии — они выглядят спокойнее и достойнее, чем то, что делается сегодня.
Ю. — Если бы наши первые пилотные дома были монохромными, может, многое было бы другим.
О. — Но что мы увидели, например — бытие меняет сознание. Нам все говорили, что в наших дворах будут бросать бутылки, ломать скамейки. Опыт показывает, что если хорошо сделано, то люди ведут себя по-другому.
А. — Но недавно вам предложили взяться за нетиповой проект — небольшой дом на Остоженке. К нему же так не подойдешь?
О. — Подход-то всегда одинаковый: во всем надо искать задачу и «фан». Мы всегда задаем себе этот вопрос: «Чем мы будем развлекаться в этот раз?» — в чем будет заключаться очарование проекта.
Ю. — Сначала мы, конечно, подумали, что можно, наконец, делать настоящую архитектуру — не обязательно из сборного бетона, не нужно все делать по сетке, которая зависит от размера плиты, а ее размер — от размера машины для перевозки ЖБИ, можно сделать нормальный фасад. И тут понимаешь, что когда тебя ничего не сдерживает — все только сложнее.
