Перемены

Любое архитектурное решение должно нести в себе человеческий мотив, рожденный из анализа живой реальности

Алвар Аалто

Мало кто будет оспаривать факт, что сейчас мы находимся в периоде масштабных глобальных перемен, часто описывающихся в апокалиптических тонах. Архитектура развивается вместе с социумом, тенденциями и переменами в нем, порой предвосхищая, порой запаздывая в своих выражениях.

В период очередной промышленной революции, которая должна привести к переходу от индустриального к постиндустриальному обществу, политологи, социологи выделяют несколько основных глобальных трендов современного общества, в свою очередь создающих новые векторы развития архитектуры жилища. Они естественным образом взаимосвязаны, даже вплетены друг в друга. Современность всегда трудно поддается теоретическому анализу, но автор попыталась проанализировать основные направления развития современного общества, их влияние на архитектуру жилища, раскрываемое непосредственно после рассмотрения каждого тренда развития общества.

1. Роботизация и автоматизация производства.

В индустриальном обществе промышленное производство переносится в третий мир; в постиндустриальном обществе произойдет передача производственных функций роботам. Роботизация и автоматизация делают производство более дешевым и менее энергозатратным, минимизирующим человеческое участие: доступность еды, одежды и минимальных предметов обихода возрастает, но при этом значительно сокращаются рабочие места, что воспринимается населением панически. Эта ситуация делает необходимым понимание важности введения безусловного базового дохода – регулярной выплаты государством каждому гражданину определенной суммы денег без учета его материального и социального положения. Первые идеи о базовом доходе освещены в «Утопии» Томаса Мора (1516). Социальные эксперименты по введению безусловного базового дохода проводились в разных странах в разные годы: в Германии (2014), в США (2016), в Италии (2016), в Нидерландах (2017) и др. В них принимали участие десятки тысяч семей. Было выявлено, что мотивация граждан на социальный статус и самореализацию не исчезает: имея гарантированный доход, человек расслабляется и начинает выбирать труд, ориентируясь на свои интересы и способности. Это спокойствие за будущее и увлеченность действительно интересующим человека делом резко улучшает интеллектуальный потенциал общества.

Каков хозяин – таков и дом

Влияние на архитектуру жилища. Архитектурный итог этой тенденции заключается в том, что дом становится местом, где человек проводит массу времени: он перестаёт быть только местом реализации бытовых нужд, но также и работы, интересов, хобби для каждого члена семьи. Следовательно, бифункциональность индивидуальных жилых домов, сложившаяся исторически, когда горожане столетиями жили над своей мастерской, лавкой или постоялым двором, сейчас обретает новый виток развития, особенно в малых городах и поселках. В доме практикующего врача, юриста, ремесленника, в домашнем детском саду, доме с магазином, мастерской, салоном, студией, библиотекой, кинотеатром, гостиничной частью и др. жилая и общественная функции осуществляются «под одной крышей». Комфортабельная жизнь в многоквартирных жилых домах начинает требовать большей площади. Объясняется это тем, что модель образа жизни «работающего не по найму» (когда средства производства и само производство локализованы в жилище и нет никакого разделения пространства и времени), начинает доминировать над моделью жизни «наемного работника» (когда жилище преимущественно используется для рекреационных целей, отдыха после работы). Долгое нахождение в жилище требует более тщательного подхода к архитектурной организации имеющегося пространства с точки зрения его дизайна, функциональной комфортабельности и архитектурно-художественных характеристик.

Тенденция к увеличению времени пребывания в доме особенно усугубилась ввиду резкого внедрения в нашу жизнь следующего тренда, который привел к пониманию необходимости пересмотра архитектуры жилой среды под современные реалии.

2. Самоизоляция. Пандемия явилась сильным катализатором, выявляющим серьезные пробелы в организации жилой среды. По мнению многочисленных исследователей, вспышка заболевания произошла не в первый и далеко не в последний раз, поэтому подход к изолированной организации среды, скорее всего, пришел к нам надолго. Необходимость социального дистанцирования, увеличение продолжительности пребывания в собственном безопасном доме поставили под сомнение принятые принципы проектирования. Эта ситуация также поднимает вопрос неравенства между богатыми и бедными: одно дело изолироваться в коттедже с собственной благоустроенной территорией или в большой комфортной квартире, другое – быть запертым в затесненном, минимизированном пространстве. Правомерно возникают вопросы: будет ли соответствовать жилье с высокой плотностью современным гигиеническим требованиям в мире после пандемии? Как модернизировать типологию жилья, в которой обитатели чувствовали бы себя защищенными и не одинокими?

Я в домике!

Влияние на архитектуру жилища. Пандемия актуализировала дискуссии о том, как должна быть устроена комфортная жизнь в городах; все чаще внимание исследователей перефокусируется с «городского планирования» на «планирование жизни в городе». Профессор Сорбонны Карлос Морено предложил идею сегментированного, так называемый «15-минутного города». Это концепция в урбанистике, которая ставит на первое место пешеходную доступность, является прямым продолжением модели «фрактального города» Никоса Салингароса, выдвинутой в начале двухтысячных годов. Согласно ей город должен быть сегментирован на районы, в которых можно за 15 минут ходьбы найти все, что нужно для жизни (места работы, учебы, кафе, магазин, парк, спортивную площадку, места для культурных развлечений и др.). Эта идея пропагандировалась еще с 2014 г. в избирательной кампании мэра Парижа Анн Идальго. Оттава (Канада) в августе 2019 г. объявила об официальных планах по внедрению концепции 15-минутного города. Все чаще в развитых странах обсуждается идея создания 15–20-минутных урбанистических территорий для того, чтобы житель получал практически все необходимые сервисы и реализовывал свои бытовые нужды либо онлайн (торговля, образование, рабочие взаимодействия), либо в 15–20-минутной доступности. Этот шаг приведет к локализации человека на определенной территории и, соответственно, к улучшению общей вирусологической ситуации (сокращение вынужденных перемещений), экологической ситуации (сокращение транспортных потоков), развития локальных малых бизнесов и др. Таким образом, крупные города в ближайшем будущем ожидает пересмотр урбанистических решений, то есть жилой среды в макромасштабе.

Обеспечить «фиксацию» жителей на одной территории позволит архитектурный метод соединения жилой и общественной части, объединенных композиционно-планировочным замыслом внутри одного здания, то есть развитие тенденции проектирования многофункциональных зданий. Подобный «город в городе» максимально обеспечивает своих обитателей необходимыми условиями для существования, что способствует сокращению необходимости частых перемещений по городу и естественной изоляции на ближайшей к дому территории.

При этом не надо забывать, что социализация является фундаментальной потребностью людей. Дальнейшая изоляция может быть очень проблематичной в мире, где мы уже страдаем от одиночества, и длительное заточение вызывает серьезные психологические расстройства. В этих условиях на первый план перед архитекторами выходит проблема обеспечения как социального дистанцирования, так и социального взаимодействия, предпочтительно на открытых пространствах. Предположительно, в масштабе 15-минутного города будет происходить упор на благоустроенность придомовых территорий для обеспечения локальных открытых мест социальной коммуникации. Функциональность благоустроенных пространств, прогулочных зон, игровых площадок, обоснованная эстетика, эргономика и качество, достаточное для обеспечения длительной эксплуатации, не требующей существенных вложений в ремонт и обновление – вот очевидные, лежащие на поверхности требования к умной небанальной придомовой территории. При этом чем больше разнообразие среды с организацией уместного соседства разных зон активности, тем комфортнее будет взаимодействие внутри сообщества.

В условиях усложненной вирусологической обстановки предположительно будет происходить развитие архитектуры многоквартирных жилых зданий по принципу террасности. Несмотря на ряд недостатков (уменьшение плотности застройки, сложность организации строительства, большие экономические затраты и др.), террасированные с одной, с обеих или нескольких сторон жилые здания, а также террасные дома переменной этажности позволят интегрировать архитектуру в природное окружение, иметь эстетически привлекательный вид, создать комфортный температурно-влажностный режим в квартирах и что самое важное – предоставят жителям комфорт обладания индивидуальным открытым участком в среде коллективного проживания.

Пандемия значительно усугубила финансовый и экономический кризис с потерей бизнеса и работы гражданами, что привело к резкому развитию форм самозанятости с арендой коворкинговых мест. Предположительно, эта тенденция будет только усиливаться, что приведет к более массовой потребности в обеспечении коворкинговых площадей, обязательного наличия рабочих кабинетов в структуре жилых домов и квартир.

3. Изменение традиционных моральных норм и становление толерантных отношений является серьезной тенденцией современного общества, интересующей политиков, социологов, экономистов, психологов и др. Всеобщая прозрачность и открытость раскрывают много-вариантность типов отношений, здоровья, культур, стилей поведения, морально-нравственных норм и ценностей и др. Внутри одной группы соседствующих членов общества сейчас можно встретить совершенно разных людей, что провоцирует возникновение напряженности, создает предпосылки для дестабилизации общественного согласия. В этих условиях на первый план выходит воспитание толерантностного подхода, выражающегося в уважении, правильном понимании и принятии богатого многообразия культур мира, форм самовыражения и способов проявлений индивидуальности. В целях минимизации нетерпимых (интолерантных) отношений между членами общества необходимо сбалансированно насыщать среду жизнедеятельности такими архитектурными объектами, которые учитывают интересы различных социальных групп населения.

Мой дом – мои правила

Влияние на архитектуру жилища. Этот принцип присущ архитектуре с периода Возрождения, когда идеи гуманизма вызвали развитие социальной архитектуры и возникновение таких общественных зданий, как дома инвалидов, хосписы, сиротские дома, вдовьи дома и др. В дальнейшем различные проявления толерантности были неоднородными. Так, в СССР была вполне развита политическая толерантность, выражающаяся в передаче наиболее ценных архитектурных объектов для размещения дипломатических миссий и учреждений по развитию международных отношений народов. Современные нормативные документы РФ по проектированию отражают продуманное использование толерантного подхода к потребностям маломобильных групп населения. Однако системного отражения всех аспектов толерантности (гендерной, возрастной, межнациональной, расовой, религиозной, образовательной, маргинальной и др.), соответствующих актуальным задачам устойчивого развития, в архитектурном проектировании пока нет.

На фоне постоянных изменений социальных моделей и моральных норм правильным видится развитие форм изменяемого, адаптируемого, гибкого, типологически универсального жилища с возможностью трансформации помещений. Жилье должно быть способно адаптироваться к предпочтениям конкретного человека и отражать изменения, которые происходят у его обитателей, ибо нет универсального жилья, которое идеально подходило бы конкретной личности на протяжении всей жизни. Именно поэтому необходимы мобильные, расширяемые, настраиваемые, изменчивые и адаптируемые жилые пространства, способные учитывать риски, связанные с жизнью в XXI веке. Необходимость их создания подтверждается также следующим трендом развития современного общества.

4. Изменение семейных практик. Распад нуклеарной семьи – часть общего кризиса индустриализма. По утверждениям специалистов, выживание отдельного человека в социуме вне семьи стало приемлемым и довольно комфортным в отличие от всей остальной истории жизни человечества. Традиционная семья базировалась на принципе распределения ролей и разделении труда между членами семьи. В случае смерти одного из супругов второй оказывался в крайне трудной ситуации. Известно, что изгнание из общины или семьи тысячелетиями приравнивалось к смертельному приговору (с ним психологи сравнивают эволюционные страхи людей перед публичными выступлениями, боязни опозориться на публике – ведь это означало бы риск быть изгнанным и умереть в одиночестве). В эпоху индустриализации семейные практики значительно поменялись. Семья перестала быть трудовым коллективом. Члены семьи чаще всего работают отдельно друг от друга, получают индивидуальную зарплату, независимую от состава семьи и ее наличия вообще. Поэтому отпадает необходимость в полновластном главе семьи как руководителе семейного производства. Введение безусловного базового дохода еще более усилит сепарацию членов семьи друг от друга. Предполагается, что традиционные семейные модели будут все менее привлекательны для людей, потому что вполне успешную и комфортную жизнь можно прожить и без большой семьи, без супруга. На кризис семьи указывает растущее число одиноких людей, рост количества разводов, неполных семей и внебрачных связей, снижение рождаемости. Показателем этой тенденции является, например, то, что в 1960 г. примерно 5 % детей в США рождалось у незамужних женщин, в 1980 г. эта цифра достигла 18 %, а в 2009 г. – 41 %.

В прилежном доме густо, в ленивом доме пусто

Влияние на архитектуру жилища. Современный жилищный рынок основан на принципах, сформулированных еще индустриальной строительной культурой, которая в угоду рационализации технологий и экономичности строительства всегда была ориентирована на типового гражданина. Структура жилища формировалась на основе укрупненных социально-демографических, климатических, экономических, санитарно-гигиенических моделей. Людей, ведущих постиндустриальный образ жизни, в настоящее время становится все больше, традиционные семьи перестают быть доминирующим типом домохозяйств, но индустриальные принципы создания жилой среды продолжают воспроизводиться.

Возвращаются многие функции, изъятые из жилища при индустриализации и урбанизации (например, указанные выше помещения для трудовой деятельности), но уже опираясь на новую технологичную базу. Э. Тоффлер выдвигает концепцию «электронного коттеджа» – жилья, насыщенного необходимым техническим оборудованием, интернетом, позволяющего решать значительную часть рабочих вопросов. Перемещение трудовой деятельности в жилье видится весьма целесообразным и оправданным по экономическим, социальным, экологическим, транспортно-логистическим, медицинским и другим причинам. Создание более гибкого, адаптируемого жилища должно сопровождаться демократизацией самого проектирования, его адресности, т. е. взаимодействия архитектора с потенциальными жителями для выяснения их подлинных потребностей при проектировании не только индивидуальных жилых домов, но и многоквартирных.

5. Прозрачность жизни. Это направление заключается в становлении самых прозрачных социальных и государственных отношений за всю историю человечества. В предыдущие эпохи власть была намного более закрытой, ритуализированной, камерной. Прозрачность проникает и в жизнь обычного гражданина. Каждый, находясь в условиях добровольной «всеобщей слежки» (мобильные телефоны, социальные сети, в которых люди самостоятельно и с охотой размещают все о своей жизни – отношениях, предпочтениях, увлечениях и др.), имеет возможность наблюдать за образом жизни людей других национальностей, религиозных конфессий, традиций, предпочтений, взглядов и др., находящихся за тысячи километров.

Мой дом – моя крепость

Влияние на архитектуру жилища. Тенденция к прозрачности жизни приводит к прозрачности архитектурной среды – яркой черте современной архитектуры.

Прозрачная архитектура для прозрачного общества – вопрос животрепещущий с начала XX века, но неоднозначный. Пауль Шеербарт в книге «Стеклянная архитектура» (1914) писал, что «<...> культура в определенной степени представляет собой плод нашей архитектуры. Если мы хотим поднять культуру на более высокую ступень, нам придется, так или иначе, изменить архитектуру. Но это станет возможным, только если, наконец, нами будет преодолена замкнутость комнат, в которых мы живем. Мы добьемся этого лишь благодаря архитектуре из стекла. <...> Так мы создадим новую среду, и она станет источником нашей новой культуры». В противовес выступает Евгений Замятин в фантастическом романе-утопии о далеком будущем «Мы» (1920). Предсказывая будущее, он описывает прозрачное общество жесткого контроля над каждым, где стеклянные фасады в квартирах-ячейках стирают границы между общественным и личным, являясь инструментом тоталитаризма. С одной стороны, прозрачная архитектура – это открытость, стирание личных границ, всеобщая доступность; с другой – прозрачность можно трактовать как инструмент тоталитарности, наблюдения и контроля над каждой личностью.

Часто пространство, ограниченное прозрачной преградой, не только исчезает, но даже становится самым зрелищным, приковывающим взгляды. Однако позитивный эффект прозрачности в архитектуре связан больше с общественными зданиями, нежели с жильем. Успешны-ми примерами реализации концепции прозрачности в архитектуре общественных зданий можно назвать павильон Италии на выставке Экспо в Шанхае 2010 (арх. Джампаоло Имбриги, Марчелло Сильвестр и др.); бутик Chanel в Амстердаме (бюро MVRDV); бутик Ports 1961» s в Шанхае (Бюро Uufie); офисное здание Gores Group в Беверли-Хиллз, США, (Студия Belzberg Architects); здание банка Credit Mutuel в Нанте, Франция (Бюро Aia Associes); Технологический институт в Канагаве, Япония (Бюро Junya Ishigami & Associates); здание Neo Solar Power Corporation, Тайвань (Бюро J. J. Pan & Partners); Оперный театр Осло, Норвегия (Бюро Snøhettа); Выста-вочный центр Roca в Барселоне, Испания (Бюро Oab); Музей Louvre- Lens, Франция (Бюро Sanaa) и многие другие объекты.

А стеклянный дом (1951) в США архитектора Л. Миса ван дер Роэ стал знаковым объектом и символом эпохи, но не уютным домом счастливой семьи. Его заказчица Эдит Фарнсуорт, крайне неудовлетворительно оценивая архитектурные решения дома, в котором невозможно расслабиться из-за его абсолютной прозрачности, продала его. В дальнейшем дом превратился в публичное пространство для выставок скульптур, а еще позже – музеем, то есть перешел в разряд общественных зданий: прозрачность не давала ощущения защищенности, расслабленности, тем самым разрушая ощущение дома.

Прозрачность архитектуры сейчас достигается применением традиционного стекла, полимеров и более современных материалов – светопропускающего бетона, стеклоблоков и прозрачной древесины, что выглядит, безусловно, крайне эффектно. Эти материалы и тенденция к прозрачности в целом находили и будут находить свое выражение также и в архитектуре жилой среды, но скорее не всецело, а в виде элементов, деталей, полупрозрачности. Редкие проекты абсолютно прозрачных жилых домов – The glass house, Италия (бюро Santambrogio Milano) из суперпрочного 7-миллиметрового синего стекла, конечно, возникают, вызывая особый интерес, но чаще всего остаются экспериментальными моделями и идеями; вряд ли стоит недооценивать психологическое подсознательное стремление людей к защите, уединенности и приватности интерьеров в рамках собственного жилища.6. Виртуальность жизни. Сегодня мы окружены вторичной реальностью как некой отдельной упаковкой. Существование виртуальных форм жизни позволяет человеку через социальные сети реализовывать часто совершенно другие модели отношений, нежели в реальной жизни. Существование виртуальных государств, где люди имеют семьи (часто другие, нежели в реальной жизни), зарабатывают реальные деньги, все реже воспринимается с насмешкой. Все чаще виртуальная реальность побеждает природную; искусственное оказывается сильнее естественного.

Дом как полная чаша

Влияние на архитектуру жилища. Архитектура не отстает от быстро развивающейся индустрии цифровых технологий. Современный город – это город медийный. Разнообразные цифровые сети и электронные медиа повсеместно вплетены в ткань и уже перестали быть лишь инструментами рекламы и коммуникации: сегодня они формируют образ жизни, представления о времени и пространстве, влияют на городское планирование и архитектурную моду. Современные технологии создают иллюзорные временные, многовариантные и зрелищные архитектурные образы, где форма, свет, цвет находятся в живой динамике, контактируя с наблюдателем. Архитекторы борются за внимание публики не только друг с другом, но и с популярной развлекательной культурой, прибегая для этого к использованию ряда технологий. Сюда можно отнести, например, медиафасады (стены, полы и др.) со встроенными в архитектурный облик зданий гигантскими экранами, несущими информационную составляющую. 3D видеомэппинг – технология, позволяющая проецировать статичные и динамичные видеоизображения на различные поверхности, в том числе на фасады зданий. При этом зачастую пластика самого фасада не играет никакой роли. С помощью световых проекций возможно изменение пластики фасада и создание эффектных декораций. Технологии видео-арта, примененные, например, при создании светящегося цветного потолка в отеле Sofi tel Vienna Stephansdom Жана Нувеля, отражающегося в стеклянных эфемерных стенах, создают фантастический иллюзорный эффект стирания границ внутреннего и внешнего.

Внедрение цифровых технологий в качестве средства выразительности уже является неотъемлемой частью архитектуры мегаполисов. Чаще всего это относится к архитектуре общественных зданий, в основном относящихся к индустрии развлечений. Но скорее всего, эти технологии будут внедряться также в жилищную архитектуру, и здесь остается уповать на вкус, чувство меры и такт архитекторов, их понимания опасности перенасыщения и агрессивного воздействия цвето-видео-динамической среды на человека, и без того окруженного изобилием навязчивой информации. Предположительно внедрение цифровых технологий в жилищную архитектуру будет развиваться по пути развития интеллектуальной архитектуры – массового применения технологий, называемых «умный дом» (или Smart House, Smart Home, «интеллектуальное здание», Building Management System и др.), под которыми понимается комплекс взаимодействующих систем, улучшающих при эксплуатации безопасность и комфорт, а также обеспечивающих экоиспользование ресурсов. В ближайшем будущем сочетание традиционных и инновационных строительных материалов (смарт-материалов), информационных технологий породит не только развитие и популяризацию смарт-домов, но появление смарт-городов.

7. Регионализм в архитектуре жилища. Сочетание инновационных решений, применение современных материалов и технологий при проектировании жилой среды должно сочетаться с идеями национальной исключительности и самобытности, обращением к местным особенностям и традициям.

В последние годы архитектурные объекты редко строились в единении с национальной исторической тканью. Осознание важности проблемы этнической самобытности в условиях современной рыночной экономики и общей глобализации постепенно повышается. В условиях толерантностного и универсального подхода к проектированию среды жизни стержнем архитектурной мысли должна стать верность традициям, благодаря которой возможно будет сохранить богатое культурное наследие различных народов.

Таким образом, можно констатировать, что в извечном поиске новых форм для жилища, поддерживаемом стремлением общества находить ответы на актуальные вызовы времени, значимая роль часто отводится архитектору. В контексте происходящих глобальных социально-экономических изменений вырастает острая потребность осмотрительной модернизации традиционных моделей проектирования жилой среды.

Необходимость интегрировать наружное пространство в структуру жилья будущего, скорее всего, начнет развиваться по пути оттока жителей из мегаполисов в ближайший пригород в бифункциональные жилые дома и параллельное развитие архитектуры многоквартирных жилых зданий по пути их многофункциональности и террасирования.

Увеличение продолжительности нахождения в жилище приведет к более тщательному подходу к архитектурной организации имеющегося пространства с точки зрения его дизайна, функциональной комфортабельности и архитектурно-художественных характеристик. Сочетание традиционных и инновационных строительных материалов, информационных и медиа технологий, создающих фантастические иллюзорные эффекты, повышенные методы безопасности и комфорта породят не только развитие и популяризацию смарт-домов, но появление смарт-городов.

С ускорением социально-динамических процессов, изменений в образе жизни общества возникает острая потребность не только в арендных, но и в кратковременных формах предоставления жилья, коворкинговых площадей в структуре многофункциональных многоквартирных жилых зданий, обязательного наличия рабочих кабинетов в структуре индивидуальных жилых домов и квартир.

Применение гибких объемно-пространственных жилых структур, адаптируемых во времени, а также разработка приемов и средств, предоставляющих возможность обитателю обустраивать собственное жилище, поэтапно расширять и трансформировать его в зависимости от изменений в образе жизни, составе семьи или внесения новых функций в жилое пространство становится решением проблемы соответствия параметров жилища постоянно меняющимся потребностям обитателя.

Процесс проектирования жилой среды предположительно будет становиться более адресным, демократичным, прозрачным; все чаще будут практиковаться механизмы участия архитектора и потенциальных пользователей для выяснения их подлинных потребностей.

В условиях сложной вирусологической обстановки выполнение проекта благоустройства территории многоквартирного дома с глубоким анализом и учетом потребностей различных возрастных групп позволит обеспечивать условия для социального взаимодействия на открытых пространствах.

Модернизация традиционных моделей проектирования жилой среды должна проходить с обязательным учетом и глубоким анализом региональных особенностей, национальных черт.

Введение. Что такое Живая лаборатория?

Живая лаборатория (Living Lab) – это проект или объект инфраструктуры, основанные на систематическом вовлечении пользователей в условиях реальной жизни в инновационный процесс. Такие лаборатории создаются по всему миру для тестирования новых подходов и решений в реальных условиях городов.

Ряд исследователей определяют Живые лаборатории как пространства взаимодействия, в которых сотрудничают заинтересованные стороны из «четверной спирали» (власть, эксперты, научное сообщество и общественность) для создания новых решений при решении сложных социальных проблем. Европейская сеть Живых лабораторий определяет их как открытые инновационные экосистемы, ориентированные на пользователей и вовлечение пользователей в создание изменений. Они позволяют интегрировать исследования и инновации в реальную жизнь сообществ и среды. Живые лаборатории имеют общие элементы, но множество разных направлений реализации. В настоящее время существует более 400 лабораторий по всему миру.

Живые лаборатории – новый методологический подход, основанный на традициях практических исследований. Обычно участники в ходе дискуссий и переговоров совместно определяют предмет и масштаб работы с учетом объема работы лабораторий как разнообразных, многопозиционных и многосторонних сред. Команды исследователей с разным техническим, организационным и др. опытом должны сотрудничать для сбора информации и проведения анализа. Представители научно-исследовательских институтов играют особую роль как координаторы живых лабораторий в среде с множеством заинтересованных сторон. В таких условиях ученые берут на себя роль нейтральных беспристрастных координаторов, чтобы инициировать и действительно способствовать переговорам между соответствующими сторонами. Роль координатора (ученого) продолжается по мере развития социальной, организационной и политической динамики в живой лаборатории. Приглашение соответствующих сторон к участию в реальном эксперименте – многообещающий вариант, потому что государственные органы, компании и другие лица могут быть более склонны преодолевать устоявшиеся отношения и препятствия, пока это происходит «только» в экспериментальных условиях. Таким образом, сама идея живых лабораторий поможет создать пространство для общения и благоприятную среду для новаторов в рамках соответствующих организаций, которые в противном случае часто застревают в существующих враждебных отношениях, иерархиях и традиционных практиках. Экспериментальный настрой также поощряет критическое отношение и поиск творческих решений. Кроме того, сама Живая лаборатория может придать символическое значение процессу содействия более широким коллективным действиям. Несмотря на наличие различных подходов к организации Живой лаборатории, она имеет базовые характеристики. Во-первых, работа лаборатории должна осуществляться в реальной среде, при непосредственном участии заинтересованных сторон из разных сфер и организаций. Во-вторых, пользователи играют активную роль соинноваторов, чтобы быстро создавать прототипы, проверять и тестировать продукты, услуги, системы и технологии в реальных условиях. В-третьих, исследовательские группы активно участвуют в работе лаборатории, способствуя мультидисциплинарному анализу для достижения целей. Последняя ключевая характеристика Живой лаборатории – это сотрудничество в физическом и виртуальном пространстве для достижения желаемого результата. Таким образом, работа в реальных условиях при непосредственным участии пользователей и исследователей из разных дисциплин в активном сотрудничестве считается важным элементом для достижения целей исследования в процессе городской трансформации.

Внедрение Живых лабораторий в городах особенно важно: ведь именно города являются местом возникновения и кульминации культурных изменений, изменения образа жизни и следовательно, сами по себе представляют социальное экспериментальное пространство, отображая процессы, происходящие в обществе. В ходе работы Живой лаборатории эти процессы могут быть изучены наилучшим образом. В настоящее время в городах можно выделить три основных уровня Живых лабораторий:

– Уровень жилой единицы представляет собой отдельные домохозяйства или многоквартирные дома, в которых внедряются новые технологии, связанные с улучшением качества проживания.

– Уровень микрорайона представляет несколько городских кварталов, где за счет внедрения Живой лаборатории происходит развитие культурной и социальной идентичности. Данные, полученные на основе действия Живой лаборатории, имеют более высокую степень сопоставимости и могут быть транслированы между городами.

– Городской уровень включает в себя управление общегородскими процессами. На этом уровне учитывается влияние общегородской инфраструктуры (транспортная, рекреационная и энергетическая инфраструктуры), что актуально для большого количества процессов трансформации. В зависимости от контекста могут быть выделены отдельные направления действия Живой лаборатории, направленные, например, на развитие мобильности и качества общественных пространств, зеленого каркаса и т. п..

Как работает лаборатория: принцип работы, фазы, механизм

Живые лаборатории должны соответствовать нескольким критериям:

1. Совместная разработка исследовательского проекта с жителями и экспертами.

2. Междисциплинарный подход.

3. Длительное сопровождение, поддержка и развитие исследовательского проекта.

4. Вовлечение широкого круга дисциплин в исследовательский процесс.

5. Непрерывная методологическая оценка результатов проводимого исследования.

6. Координация исследования должна проводиться, по возможности, учреждениями, имеющими опыт в транс-дисциплинарных процессах.

В ходе работы Живой лаборатории выделяется 6 основных фаз:

1) инициирование (Exploration / Initiation);

2) создание / тестирование (Co-Creation / Testing);

3) реализация (Implementation);

4) оценка (Evaluation),

5) уточнение (Refinement / Adoptation);

6) распространение (Dissemination).

(Exploration / Initiation): в рамках фазы проводится предварительное описание исследования, формирование концепции, определение ключевых вопросов, которые предстоит решить во время лаборатории, составляется детальный план проведения всех мероприятий. Разработка плана лаборатории проводится совместно со всеми заинтересованными сторонами в процессе чего достигается консенсус и общее видение проекта. Таким образом, при применении подхода Живой лаборатории план ее работы является совместным созданием и представляет собой результат совместных усилий всех заинтересованных сторон, что способствует удовлетворению и привер-женности участников.

Вторая фаза – «создание / тестирование» (Co-Creation / Testing). В ходе второй фазы в процессе совместного творчества развивается концепция лаборатории. На этом этапе постепенно прорабатываются блоки исследования, заложенные в общей концепции. Как и на других этапах, разработка концепции подразумевает, что заинтересованные стороны принимают решения вместе, уважая вклад друг друга. Это требует, чтобы заинтересованные стороны активно участвовали, высказывали свое мнение и прислушивались друг к другу. Такой способ работы требует внимания и выслушивания всех мнений, что достигается с помощью профессиональной координации со стороны ученых. Происходит завершение разработки общего плана деятельности Живой лаборатории, который будет постоянно обновляться после каждой последующей оценки результатов проведенных мероприятий на основе изучения потребно-стей жителей: воркшопов, дискуссий, интервью и т. п.

Третья фаза – «реализация» (Implementation): она подразумевает проверку и оценку совместно созданных концептуальных решений и альтернативных вариантов в процессе реализации. При этом исключаются решения, которые не могут быть реализованы в реальных условиях или не имеют признания со стороны жителей. Часто участники лаборатории сосредотачивают большую часть своего внимания на непосредственном внедрении инноваций, а не на том, чтобы убедиться, что инновации обеспечивают успешное решение проблем в течение более длительного периода времени. Именно поэтому в рамках третьей фазы важна оценка воздействия инновации на среду, где происходит ее внедрение.

Четвертая фаза – «оценка результатов» (Evaluation): в ее ходе требуется продолжение проверки и оценки совместно созданных концепций и альтернативных вариантов в процессе реализации. Оценка результатов – ключевой компонент всего процесса проведения Живой лаборатории. На этом этапе проводится проверка, были ли достигнуты поставленные цели. Оценка происходит на двух уровнях: техническом и концептуальном. Технический уровень касается функционирования самой инновации: работает ли нововведение, используют ли его люди? На концептуальном уровне проводится оценка проведенных мероприятий, в ходе которой ставятся следующие вопросы: является ли это нововведение правильным с учетом поставленной цели или проблемы? Есть ли побочные эффекты? Если да, то при каких условиях и в каком масштабе?

Пятая фаза – «совершенствование / уточнение» (Refinement / Adoptation): в ходе фазы проводится обобщение и анализ действий совместно созданных концепций и альтернативных вариантов в процессе реализации. При этом результаты этапа оценки используются для того, чтобы вернуться к соответствующему этапу разработки и решить возникшие проблемы, лучше взаимодействовать с заинтересованными сторонами и учитывать их потребности. Конечная цель – разработать оптимальное нововведение, отвечающее поставленным целям инновации; для этого может потребоваться несколько изменений в ходе рабочего процесса, прежде чем эта цель будет достигнута.

Шестая фаза – «распространение» (Dissemination): фаза происходит на протяжении всего действия лаборатории, а также после завершения ее действия. «Распространение» означает извлечение уроков из опыта всех мероприятий и процессов, происходящих в лаборатории, чтобы применить их в будущем на других территориях и таким образом обеспечить всеобъемлющий процесс обучения, модернизации и изменения, выходящий за рамки отдельной Живой лаборатории. К этому относится анализ промежуточных и окончательных результатов лаборатории, что подразумевает как отражение внутренних знаний, полученных в Живой лаборатории, так и триангуляцию с существующими внешними знаниями.

Примеры Живых лабораторий

Германия

В Германии стоит отметить опыт по организации Живых лабораторий в федеративной земле Баден-Вюртемберг. Там была заложена важная основа для развития особой формы проекта коммуникации и выработки совместных решений в результате консенсуса всех заинтересованных сторон. С 2011 г. по поручению Министерства науки, исследований и искусств земли Баден-Вюртемберг проведены исследования, целью которых стала разработка стратегий, направленных на устойчивое развитие земли Баден-Вюртемберг. В результате исследований, представленных комиссией экспертов в 2013 г., одной из ключевых рекомендаций было создание Живых лабораторий. Впоследствии Министерством инициирована программа финансирования для создания Живых лабораторий, в которой могли участвовать все университеты Баден-Вюртемберга. В октябре 2014 г. для финансирования отобрано семь проектов. Семь выбранных лабораторий ясно иллюстрируют диапазон возможных Живых лабораторий. Создание такой структуры, как Живая лаборатория и ее дальнейшее развитие, представляют собой проведение «реального эксперимента» на всех трех градостроительных уровнях: уровне жилой единицы, квартала и общегородском уровне.

Данные лаборатории разрабатывают стратегии для устойчивого развития с разными тематическими фокусами. Так, деятельность Живой лаборатории «Квартал 131 – Остштадт, Карлсруэ» («Reallabor Quartier 131 – Oststadt, Karlsruhe»), организованной в Технологическом институте города Карлсруэ, была направлена на разработку решений преобразования одного из городских кварталов города Карлсруэ. В ходе работы инициирован интенсивный диалог с горожанами и проведены различные мероприятия, направленные на взаимодействие местных активистов и студентов. Междисциплинарный подход к решению поставленной задачи – главный фундамент всего процесса. Другие лаборатории города Штутгарта были направлены на исследования, посвященные повышению мобильности на городском уровне, изменению климата и развитию многофункциональности при использовании зданий на уровне жилой единицы (Reallabors: Future City Lab_Stuttgart, EnSign, Space Sharing). Лаборатория Университета города Фрайбурга и Высшей школы «Нордшварцвальд» ориентировались на развитие экономических, социальных, экологических взаимосвязей, обеспечивающих внедрение стратегий устойчивого развития как в самом национальном парке Нордшварцвальд, так и на региональном уровне между национальным парком и регионом. Лаборатория города Хайдельберг «Городской офис / Международная Строительная выставка» исследовала вопросы изменения демографической ситуации, партисипаторного планирования города и энергосберегающих технологий, а также организации новых «мест знаний». Исследования лаборатории выполнялись в масштабе всего города.

Россия

Живые лаборатории – широко распространенное явление по всему миру; в России также происходит внедрение различных форм Живых лабораторий. Среди первых городов, внедривших свою концепцию, можно отметить опыт городов Томска и Самары.

Живая лаборатория Томска (LLT). В октябре 2017 г. при международном сотрудничестве Томского государственного архитектурно-строительного университета и архитектурного бюро LEVS architecten (Амстердам, Королевство Нидерланды) зародилась идея создать территорию экспериментов в реальных условиях городской среды – Живую лабораторию Томска (Living Lab Tomsk) с целью формирования площадки для совместных проектов Россия-Нидерланды в области решений для «умного города» и комфортной городской среды. В качестве проектной площадки выбраны три молодежные улицы – Усова, Вершинина и Лыткина, служащие для ежедневного транзита студентов. Задача заключалась в разработке интегрированного видения долгосрочного пространственного, социального и экономического развития территории Живой лаборатории Томска.

Внутри лаборатории планировались три пилотных проекта для тестирования разных стратегий достижения долгосрочных целей через краткосрочные действия:

1. Создание наполненных смыслом общественных пространств, пробуждающих дух предприимчивости молодых поколений и взаимодействия городских сообществ.

2. Создание дизайн-решений и прототипов уличных элементов в виде малых архитектурных форм совместно с местными производителями.

3. Раскрытие экономического потенциала территории – создание креативного городского коворкинг-пространства на бывшей индустриальной территории, где предприимчиво мыслящие таланты, команды и бизнес смогут встретиться для создания новых ценностей и бизнес-идей.

Идеи пилотных проектов почерпнуты из воркшопов, в которые вовлекались пользователи и заинтересованные стороны.

Основой работы лаборатории стала разработка комплексного дизайн-проекта. От его этапов и содержания зависела активность соучаствующего проектирования. Для реализации эксперимента формировалась временная дизайн-студия из 45 молодых специалистов как самоорганизующегося профессионального сообщества на базе ТГАСУ. Члены студии начали с выявления объективных источников дискомфорта в городской среде и проведения предпроектного анализа. Все этапы проектирования выполнялись при участии пользователей, местных сообществ и заинтересованных сторон. Получить востребованное общественное пространство можно только в случае, если дизайн-решения совпадают с потребностями людей.

В процесс соучаствующего проектирования Живая лаборатория Томска интегрировала подходы, которые используют при разработке новых продуктов для сегментации пользователей и последующего вовлечения на разных стадиях процесса дизайна: метод лидирующих пользователей (lead-user method), подход «развитие потребителей» (customer development approach) и технологию жизненного цикла адаптации новых продуктов (The Technology Life Cycle Adoption Curve). На ранних этапах вовлекались людей, склонные к новым решениям, а основное большинство подключалось на стадиях тестирования готового дизайн-проекта.

В рамках соучаствующего проектирования было вовлечено 500 активных пользователей, 6 местных сообществ и 30 организаций. Основным инструментом стали воркшопы, и каждые 2–3 месяца проводились открытые презентации; организовано более 50 встреч и совещаний со стейкхолдерами. Все этапы работы членов активного соучастия были освещены в СМИ и на выставках отраслевых мероприятий.

В октябре 2018 г. лаборатория запустила первый эксперимент, инициированный креативными индустриями и направленный на общественные пространства (Living Lab Tomsk One). Результатом стала разработка комплексного дизайн-проекта для выбранных территорий с особой концепцией для каждой улицы. Проектные решения по общественным пространствам реализовались в рамках программы «Формирование комфортной городской среды» и на частные средства микробизнеса в границах их земельных участков. После оживления проектных площадок появилось 16 новых моделей поведения. Центр городских компетенций Агентства стратегических инициатив включил опыт плейсмейкинга в Томске в лучшие практики. В июне 2019 г. разработано Руководство по созданию общественных пространств университетов. Сейчас лаборатория продолжает свою работу. Летом 2021 г. была подана заявка о включении Сети кампусных живых лабораторий Томска в Европейскую сеть живых лабораторий.

Самара, лаборатория «Человеческий фактор». В Самаре основана лаборатория при кафедре общей и социальной психологии Самарского государственного социально-педагогического университета (СГСПУ), которая исследует опыт и проектирование социально-средового взаимодействия, а также проведение городских социальных исследований для архитекторов, девелоперов и городских администраций. Лаборатория помогает всем участникам взаимодействовать и находить общий язык при разработке проектов благоустройства и развития территорий, анализирует данные, связанные с поведением, мышлением и чувствами человека в городской среде.

Команда лаборатории проводит исследования с помощью различных методов и инструментов. Так, в 2019 г. был проведен анализ вернакулярных районов Самары путем создания социокогнитивной карты (общих для горожан элементов образа города). Изучение социокогнитивной карты города позволило выявить:

1. Микрорайоны, локальные сообщества города в их естественных границах;

2. Локальную идентичность и аутентичность, которые проявляются через местные достопримечательности, образ микрорайона и топонимику;

3. Возможность более точной оценки качества жизни в естественных микрорайонах, возможности направленной и эффективной работы с сообществами, в том числе и по вопросам благоустройства;

4. Пространственные доминанты (достопримечательности) – городские пространственные ценности, обладающие особой значимостью и привлекательностью для горожан, реновация которых будет болезненно переживаться городским сообществом;

5. «Черные дыры» / «белые пятна» – территории города, слабо представленные в сознании горожан, территории без названия или без центра, пользующиеся среди горожан дурной славой.

Помимо этого, лаборатория провела исследование «Открывая Самару», целью которого являлась оценка качества жизни людей в городе. В ходе исследования город был разделен на 58 естественных микрорайонов, где для каждого определены границы, аутентичное название, «психологический центр», достопримечательности, ценностное отношение к себе и к городу. Составлена также эмоциональная карта города на основании отношения жителей к городским микрорайонам. По результатам исследования предложена новая система управления городом с изменением границ микрорайонов и формированием советов микрорайонов.

По инициативе депутата лаборатория занимается исследованием «Ревитализация микрорайона 113 км» в Самаре. Лаборатория провела анализ территории с существующей застройкой, положение микрорайона в городской структуре, уточнены потребности местных жителей путем опроса. Основными задачами этого проекта являются:

1. Вовлечение детей и молодежи, при помощи мастерских с возможностями творчества при муниципальных или государственных учреждениях культуры, спорта и т. д.;

2. Привлечение студентов архитектурных факультетов для формирования концепций благоустройства;

3. Привлечение городских экспертов, администрации города и местного бизнеса для восстановления различных инфраструктурных объектов, которые несут определенную ценность и значимость для местных жителей;

4. Организация местной ярмарки продуктов;

5. Улучшение дорожно-транспортной инфраструктуры;

6. Восстановление дружины с привлечением дружинников из других районов города для ликвидации публичных сцен потребления алкоголя в общественных местах.

Иркутская лаборатория: проблематика, цели и задачи, гипотезы

Идея создания Живой лаборатории в Иркутске родилась на базе международного научно-исследовательского проекта, посвященного изучению районов типовой жилой застройки 1960–1970-х гг. и поиску новых подходов, способствующих их устойчивому развитию. Первая часть трехлетнего трехстороннего проекта «Нелюбимое наследие «Социалистический город»?» была реализована при поддержке Фонда Фольксваген с 2016 по 2019 гг. Участниками научно-исследовательского проекта из Германии (Технологический институт Карлсруэ), России (Иркутский национальный исследовательский технический университет, Сибирский федеральный университет) и Украины (Одесская государственная академия строительства и архитектуры, Харьковский национальный университет строительства и архитектуры) были выявлены проблемы, потенциалы и намечены стратегии по развитию жилых районов массовой панельной застройки. Основной вопрос, поставленный в рамках нового трехлетнего проекта научно-исследовательской команды во главе с немецким профессором доктором Барбарой Энгель, заключается в сохранении и раскрытии потенциала жилой среды микрорайонов и обеспечение их устойчивого дальнейшего развития.

Новый проект пройдет в три этапа в 2021–2024 гг.:

1. Создание научного консорциума с проведением конференции «Диалог о крупных жилых комплексах: опыт и перспективы» («Dialogue on Large Housing Estates: Experiences and Perspectives») в Германии.

2. Анализ и разработка концепции с созданием Живых лабораторий в России (Иркутск, м-н Первомайский) и Украине (Одесса, м-н Таирова).

3. Презентация научно-исследовательского проекта и публикация книги.

В качестве основного инструмента исследования предполагается внедрение Живой лаборатории в Иркутске в микрорайоне Первомайский, которая будет действовать с марта 2022 года в течение 18 месяцев.

Микрорайон Первомайский один из самых крупных жилых микрорайонов города Иркутска, где активно реализуются проекты благоустройства общественных и дворовых территорий, что положительно отражается на общем развитии микрорайона. Тем не менее наблюдается ряд проблем: недостаток идентичности, фрагментарность подхода к благоустройству и отсутствие единой концепции развития микрорайона. В рамках международного исследовательского проекта интеграции Живой лаборатории с участием молодежных и много-профильных проектных групп поставлена цель создания диалога между пользователями и интересантами территории.

Проект Живая лаборатория Иркутска рассматривает диалог между жителями, властью, инвесторами и экспертами как инструмент для выявления параметров качественного общественного пространства. Живая лаборатория служит толчком и площадкой для начала этого диалога и организации механизма на регулярной основе. Благодаря Живой лаборатории район начинает развиваться за счет внутренних ресурсов.

В ходе проекта Живой лаборатории планируется:

– проанализировать общественные пространства микрорайона по интенсивности использования;

– выявить при участии жителей причины популярности и существующие проблемы в активно используемых общественных пространствах;

– определить причины непопулярности малоиспользуемых пространств, обладающих потенциалом к развитию с градостроительной точки зрения;

– определить проблемы и потенциалы общественных пространств микрорайона;

– привлечь внимание властей и инвесторов к проблеме общественных пространств;

– активировать и консолидировать местное сообщество для создания пространств взаимодействия;

– найти способы взаимодействия с местными жителями;

– разработать и реализовать пилотный проект совместно с местными жителями;

– проанализировать полученные результаты.

Задача Живой лаборатории Иркутска – не только выстраивание диалога для анализа использования общественных пространств района и потребностей жителей, но и его поддержание и развитие, а также определение возможности оживления связующего пешеходного бульвара.

Согласно проектам Иркутскгражданпроекта жилой район Первомайский 1974–1984 гг. (арх. В. Павлов, В. Афанасьев, В. Бух, Ф. Гильманова) и микрорайон Университетский 1885–1997 гг. (арх. В. Павлов, Н. Беляков, Н. Жуковский, Н. Бух) пешеходный бульвар служил объединяющим каркасом двух соседних микрорайонов Первомайский и Университетский (рис. 2–3). Авторами градостроительного решения микрорайонов была тщательно продумана связь между ними, прорисован, запроектирован спуск из Университетского в падь Долгую – зеленую зону двух микрорайонов с довольно плотной застройкой. Спуск был оформлен широкой лестницей, несколькими маршами спускающейся вниз к ручью.

В настоящее время на оси пешеходного бульвара расположены различные сервисы и услуги, а перепады рельефа создают красивые видовые перспективы. В рамках проекта предлагается разместить Живую лабораторию на пешеходном бульваре, чтобы активизировать его потенциал. В ходе работы Живой лаборатории Иркутск планируется реализовать пилотный проект с целью создания импульсных пространств на бульваре совместно с местными жителями, экспертами, властью и инвесторами. Активизация определенных точек бульвара будет способствовать оживлению общественного линейного пространства (рис. 4–7).

Заключение

Действие Живой лаборатории Иркутска позволит не только выявить проблемы, ценности и потенциал жилой среды микрорайонов массовой панельной застройки, но и привлечь внимание власти и инвесторов, активизировать и консолидировать местное сообщество. Помимо этого, совместно с пользователями территории лаборатория позволит выявить существующие проблемы и в результате даст возможность развития инноваций и устойчивого развития жилой среды.

Наша миссия – объединить все возрастные группы, от детей и студентов до пожилых людей. Мы планируем взаимодействовать с жителями микрорайона, депутатами, городской администрацией, исследовательскими учреждениями, инвесторами, бизнесом и различными НКО. На базе Живой лаборатории пройдут интервью с местными жителями, экспертами, администрацией и инвесторами. Запланированы встречи с нашими партнерами из Одессы. Живая лаборатория выполняет также образовательную функцию, включаясь в учебный процесс в университетские, школьные и дошкольные программы. За новостями Живой лаборатории Иркутска можно следить на наших страницах в социальных сетях и на нашем официальном сайте. Труды исследования будут опубликованы в профессиональных и научных журналах.

По окончании проекта планируется:

– создание карты общественных пространств района для навигации по ним;

– повышение уровня осознанности местных жителей об их ответственности за качество общественного пространства в своем районе и раскрытие их творческого потенциала;

– создание новых интерактивных элементов в качестве импульсов для ревитализации общественных пространств;

– определение принципов дальнейшего развития общественных пространств жилого микрорайона;

– сплочение местного сообщества.

Все прогрессы – реакционны, если рушится человек

Прогресс и монументальность

Представление о том, что архитектура должна рассматриваться исключительно во встроенности ее в научно-технический, социальный, культурный и прочие виды прогресса не соответствует истине. Логика подобных суждений очевидна: архитектура – сложная деятельность, «надстроенная» поверх строительного производства, поэтому все присущее ей мышление и все ее устремления должно описывать в терминах прогресса и производственной эффективности. Это опаснейший самообман, не подтверждаемый ни историческим генезисом деятельностей, ни масштабам и качеством замыслов, но в который, увы, склонны впадать организаторы проектно-строительного процесса до наших дней. Цена за такой самообман – разбазаривание уникального, невосполнимого ресурса.

Категория прогресса в настоящее время достаточно проблематизирована в своей нерелевантности задачам социального и иного развития), и архитектура способна внести в эту проблематизацию существенные ноты. В самом деле, сегодня нередко слышны суждения вроде таких: «Современные архитектурные решения недостаточно быстро реагируют на новейшие материалы и технологии». «Прогресс в конструкциях огромен, а архитектура почему-то (в массе своей) отстает!» «Происходят заметные сдвиги в мировоззрении и ориентации общества, почему же архитектура зачастую остается к этому равнодушна?» «По какой причине до сих пор нет целостных научных теорий архитектуры?» и т. п. Общий рефрен таких суждений навязывает представление о том, что настоящая жизнь (т. е. «прогресс») осуществляется где-то в стороне от архитектуры, по умолчанию вторичной, исполнительной «выразительнице» прогрессивных чаяний, да к тому же еще и инертной, отягощенной какими-то непонятными комплексами и тысячелетними традициями (напомним: на рубеже XIX–XX вв. архитекторов впрямую обвиняли в неспособности оторваться от собственной истории). Подобные претензии не соответствуют природе вещей и действительной логике исторических процессов.

Архитектура первична. Архитектура – древнейшая, доязыковая форма мышления (то есть она появилась до возникновения языка, а значит до всякой философии и лингвистического дискурса вообще, не говоря уже о науке, которой всего-то чуть больше трехсот лет). Строительное производство – приложение к ней (не всегда обязательное и уж точно не схватывающее даже половины социальных и культурных интенций архитектуры). Строительство лишь в эпоху т. н. «рационализма» обогнало архитектуру в плоском соревновании за первые места среди влиятельных бизнесов. Не архитектура должна как повод постройки, так и ее заказчик, и даже устойчивость примененных конструкций и использованных материалов. Один из примеров – Palazzo delle Poste в Палермо, Сицилия (А. Маццони, 1934). Приведшая к его появлению идеология канула в Лету, но уникальная монументальность остается и не испытывает ни малейшего неудобства от отсутствия денотата. Собственно, денотатом теперь стало само Место, созданное и удерживаемое постройкой; в таких феноменах проявляется величие и автономия Архитектуры. Пример тем интереснее, что для своего времени он позиционировался скорее как новация, нежели традиционализм. Известны проблемы с материалами и конструкциями построек советского конструктивизма, совершенно неожиданно для своих авторов получивших в наше время статус нетленных памятников: ведь они-то были адептами лозунга «руки и перчатки» Л. Г. Салливена. Более того, будучи «конструкторАми для жизни» (А. Родченко), они не сомневались, что воплощенные функции отомрут лет через десять после строительства, и здание можно спокойно снести, а потому строили из всякого хлама. Вопреки всем левым лозунгам, архитектурная монументальность воспроизвелась (очевидно – «сама») и здесь, она «наползла» своей вневременной мощью и на эти скупые строения аккурат к их столетнему юбилею, надолго обеспечив головную боль реставраторам. Поэтому монументальность нет резона рассматривать как особенное достоинство архитектуры, как ее достижение. Скорее это своеобразное проклятие, держащее свободу архитектурного выражения в известных пределах, не пускающее архитектуру «в пляс», на откуп внешним или внутренним (внутри зданий происходящим) процессам. Будучи хтонической силой, она непобедима, она всегда берет свою дань – так случилось и с японским метаболизмом, на раз-два выродившимся в наивную метафорику «открытости и изменяемости».

Борьба с недвижимостью

Достаточно длительная и упорная борьба архитекторов против врожденной им монументальности к нашему времени успехами не увенчалась. Ну, разве что она привела к появлению и коммерческому торжеству дизайна, изначально антимонументального, но и... антиархитектурного вида проектной активности. Par excellence борьба эта была войной пчел против меда.

Однако само по себе настойчивое желание заметной части архитектурного «цеха» во что бы то ни стало стронуть с насиженного места свои «объекты», придать им импульс, ускорение заслуживает внимания. Разумеется, немалая часть этих желаний происходит из контркультурных идей и настроений 1960-х (а они, в свою очередь, хоть и не напрямую, но наследуют негации авангарда начала XX века). Там всему были готовы «дать пинка», особенно всему консервативному и инертному. А архитекторы, как и иные представители зарождающейся проектной культуры («культуры» в «бактериологическом» смысле, поскольку зарождалась она в особых «пробирках», о которых надо говорить специально), ощущая себя передовым отрядом прогресса, готовы были возглавить любые преобразовательные движения. Свою роль сыграли научные и методологические идеи того времени (системотехника, кибернетика, теория деятельности и др.). В них звучали тревожащие воображение призывы, вроде таких: «необходимо представить объект в виде процесса», «рассматривать все как поток информации», «живое надо изучать в становлении, ставшее – уже умерло» и пр. Разумеется, у архитекторов, как и у художников, все начиналось с туманных образов, а заканчивалось вполне конкретными... имитациями. Но если имитация движения в живописи дала по крайней мере своеобразие картин футуристов, то в архитектуре она хорошо выглядит лишь в концепциях, а в реализациях всякий раз оказывается как-то не ко двору, вступая в конфликт с соображениями технологии строительства, эксплуатации, имущественного права и просто раздражая взгляд обывателей. Идея изменяющегося здания, незавершенного и не обрётшего форму, так и не укоренилась ни в общественном, ни в профессиональном сознании.

Другая генетическая линия – внутриархитектурный кризис, провоцирующий поиск на маргиналиях объективированного и освоенного профессией мира, а то и за ними. Так возникли концепты Антиархитектуры, Проектирования и Среды, каждый из которых был направлен на радикальное обновление профессии. Ведь проблемы с заведомо узкой и ущербной профессиональной формой организации деятельности у великой изначальной практики по имени Архитектура начались уже с первых европейских академий эпохи Просвещения, накапливались десятилетиями и «рванули» в горячие и бурные 1960-е. Выражаясь грубо, критически настроен-ная концептуальная мысль третьей четверти XX столетия только и занималась тем, что изобретала новые и новые «рвотные средства» для профессии, пытаясь таким путем привести ее в чувство. Но кажется, результат оказался обратным.

Архитектура XX века уделила немало внимания темам мобильности, трансформации, эфемерности, метаболизма, номадизма... В XX веке преобладали стремления к переменам; стабильность же, а с ней и архитектурные ценности укорененности и монументальности оказались в списке нежелательных качеств. Ситуация меняется последние десятилетия: возгонка инноваций утратила безоговорочную привлекательность, многие уроки извлечены, ценности возвращают утраченные позиции. Но и вкус к изменениям не угас. Тенденции артификации мира не затухают, напротив, набирают скорость, затрагивая все новые стороны жизни и области деятельности. Более того, изменения, кажется, уже стали привычным, почти повседневным, т. н. квазиестественным процессом. Перед архитектурой как держательницей цивилизационных ценностей стоит уже вопрос не стилистического выбора и не искушение креативной интеллектуальной эквилибристикой, как было в 1960–1970 гг., но требование экзистенциального шага: или восстановить себя как полновесную сферу жизни, ответственную за сохранение и воспроизводство ценностных горизонтов обитания человечества, или раствориться в наступающей энтропии, оказаться поглощенной и редуцированной, окончательно утратить инициативу, волю и смысл.

От прогресса к развитию

На время несколько отходя от ареала традиций архитектуры и их самовоспроизведения в истории, затронем актуальную тему, активно обсуждаемую сегодня в градостроительных кругах и около них. Это тема воздействия пандемии на градостроительство. Вопреки популярному убеждению, что пандемия COVID-19 кардинально изменит не только принципы планировки городов, организации «среды», но и саму архитектуру (и остается лишь обсуждать как именно изменит), мы возьмем на себя окаянство утверждать обратное: не изменится ничего. Не изменится уже потому, что известные сегодня города, среды и здания есть результат столь давних процессов формирования, в которых имели место настолько чудовищные пандемии, войны и катастрофы, что на их фоне модное заболевание выглядит бледно. Вирус как бы один на всех, но ведь города мира все еще чрезвычайно, безумно различны: Шанхай и Бат, Нью-Йорк и Петербург, Стамбул и Равенна... Логика прогрессизма требует очередной волны унификации мест обитания? Причем самый тип требований к организации или структурированию пространства обитания, предполагаемый пандемией, не является сколь-либо уникальным: уже средневековые мероприятия в чумных городах Европы, которые изучал М. Фуко, обозначили основные из этих принципов. Однако изменения в организации городов в Ренессансе появились не столько благодаря чуме, сколько изобретению ствольной артиллерии, а еще более – моде на соответствующую эстетику урбанистических ведут. Последнее влияние социально-политических императивов на городскую планировку – постутопические фантазии барона Османа, решившего, что широкие бульвары помешают революции (как красиво показал В. Беньямин, – да и сама история, – это заблуждение). Но и в случае Османа ведущим импульсом были не «объективные процессы», а специфическое представление о них, идея. Точно в такой же мере «кабинетными идеями» были строчная застройка, типовое строительство и нормативный расчет обслуживания. Но это уже идефиксы естественнонаучно-го и инженерно-административного сознания (аффекты которого надо рассматривать отдельно). Кстати, уж если в последних недостаточно предусмотрена защита населения от всех видов массового поражения, то где и как она может быть предусмотрена вообще?

Перед нами очередной приступ энтузиазма со стороны групп, привыкших считать себя носителями актуального и объективного знания, которому должны безоговорочно подчиняться все остальные. Им кажется, что логически безупречные и достоверные положения (о, где бы такие получить в обсуждаемом случае!) почти автоматически приведут к изменению практики – практики, видавшей в своем генезисе и не таких энтузиастов. Что уж говорить о потугах нового нормотворчества в ситуации не то что неполного знания, но постправды и тотальных фейкньюс! О финансовой и организационной сторонах оперативного градостроительного реагирования на пандемию и вовсе говорить не стоит.

Упомянутый энтузиазм, разумеется, имеет все то же происхождение: он родом из новоевропейского рационализма, неопозитивизма и исторического прогрессизма (базовое представление которого – однообразие исторического пути всех стран и народов, что позволяет расставить их всех по одной шкале «прогресса» – известно, в чью пользу). В отличие от плоского (линейного) прогресса (разумеется, в значении слов, закрепившихся в общественно-политической, исторической, культурологической мысли XX в.), развитие представляет собой многосекторную и многослойную реальность самоопределения и саморазвертывания уникальных идентичностей; количество «измерений» развития больше, чем у прогресса. Мерность развития и вовсе несводима к единым шкалам и эталонам: она устанавливается всякий раз здесь и теперь. Прогресс, хоть он и есть синтетический поток в «многожильном силовом кабеле» различных факторов, все же может быть легко описан в категории процесса (в некоторых языках это вообще синонимы). А развитие, хотя оно и приписано к категории процесса (в частности – одного из девяти процессов сферы деятельности), все же скорее феномен. Единственным релевантным синонимом развитию является развертывание (но не рост, не расширение, не количественное увеличение того же самого etc.). Развертывание того, что уже заложено в виде зерна или ядра, что не отмирает в возгонке инноватики, как в прогрессе отмирает то, что использовано и отброшено. Прогресс несложно квантифицировать, разложить на количественные параметры и дать оценку их динамике во времени (эта измерительная процедура, как правило, и замещает собою всякую мысль по поводу изменений и перемен). А развитие сложно измерить, часто даже сложно понять, что именно нужно или можно оценивать в качестве эффекта развития. Прогресс – «дело техники», этим он прост и удобен; а развитие не очень понятно: как обеспечить и даже как его ухватить в воображении. Этим оно сложно и «не-удобно» для рационального инженерного подхода.

Однако для подхода архитектурного развитие не является чуждой темой. Архитектурное сознание, вобрав в себя и здоровый консерватизм традиции, и проектную инноватику, не ставит (в норме) свои задачи и цели на службу одномерному прогрессизму: увлечения этим искушением минули или почти минули. Сегодня стало ясно, что полноценное проектное действие в принципе осуществимо только в рамках осознанных ценностей, но отнюдь не в параметрах сформулированных заранее целей, иначе оно соскальзывает «на рельсы конструирования». Архитектура, не поглощенная строительным производством, вполне органично обеспечивала развитие цивилизации, культуры и общества в веках – где-то меняясь сама, но по большей части в силу именно своей уверенной неизменности (не тупой, но гибкой и чуткой ко временам своего осуществления). Пожалуй, это лучшая формула движения, которую можно смело рекомендовать и для дальнейших задач развертывания человеческого Мира.

К «Новой стабильности»

Философ-феноменолог Отто Фридрих Больнов объявил важнейшей задачей философии нашего времени конституирование «Новой укрытости», исправляющей ошибки и перегибы мысли XX века, в т. ч. жесткого экзистенциализма, если не ответственного за эксцессы века, то по меньшей мере не смогшего купировать их последствия. Человек, говорит Больнов, должен обрести «новое доверие к бытию». Архитектуре нашего времени жизненно необходима «Новая стабильность», новая концепция постоянства, неизменности, константности, снимающая в себе живые формы движения, развития, открытости к переменам и доверия техникам имения дел с новым (ведь модернистские технологии себя окончательно дискредитировали). Разумеется, это масштабная задача, лет на сто вперед: ведь за такими формулировками стоит требование совершенно иной парадигмы проектирования, чем то, что было порождено модернистской эрой, совсем иные отношения Архитектуры и Проектирования (в т. ч. в аспектах темпоральности, интеллектуального и средствиального суверенитета, этики преобразований, транспарентности идей и пр.).И тема перемен обретает подлинный смысл не в сухой фиксации изобретений и не в статистике прогибаний «под изменчивый мир», но в остром осознании новых условий сохранения ценностей, в творческом принятии сиюминутных рамок воспроизводства вечного.

Архитектура способна и призвана перевести вектор прогресса на путь развития. Для самой архитектуры прогресс был лишь временным мороком, данью модернистской эпохе, в которой архитектура сумела-таки занять ведущие позиции, смогла показать свои пределы и закраины. Но возвращение из экстремального опыта неизбежно. Это возвращение чаемо всем сообществом, ожидаемо: вот-вот, на пороге... Но архитектура (если можно говорить о ней как о целом) все еще топчется, все не решится порвать с соблазнами недавнего прошлого, не соберет никак силы вернуться к себе.