#33 Ансамбль

Тема: Ансамбль
Год: 2019
ISSN: 1994-9367
Язык: Русский

Ансамбль значит «вместе». Остается вопрос: ради чего компоненты пространства заключают союз и создают целое? Юхани Палласмаа говорит об атмосферах (с. 26). С его точки зрения, благодаря уникальному характеру – гению – места, в нас происходит «слияние мира и сознания», достичь которого можно, лишь прибегнув к периферийному восприятию – доверившись своим эмоциям прежде, чем разуму. Следуя подобному пониманию атмосферы как свойства пространства, которое необходимо уловить, можно было бы предположить, что присуще оно всем территориям и все они способны дать нам равноценные ощущения. На деле последнее не очевидно, а говорить об ансамбле, то есть таком месте, все части которого исполняют одну музыку, в применении к современному городу становится все труднее. Скорее, мы чаще вынуждены признать наличие разноголосицы, какофонии или, пользуясь выражением Владимира Лисовского, градостроительной абракадабры (с. 32). Культура капиталоцена порождает то, что Рем Колхас давно и метко назвал «мусорным пространством», то есть свалкой ненужных архитектурных объектов (они не нужны, так как цель их создания заключается в акте продажи; иначе говоря, все это – застывшие памятники сделкам). Петербург, самый большой город на Балтике, особенно страдает от производства мусорного пространства, чему посвящена «Дискуссия».

В номере

От ансамбля к абракадабре. Интервью с Владимиром Лисовским

29 апреля в рамках архитектурного лектория журнала «Проект Балтия» и проекта «Новая Голландия: культурная урбанизация» доктор искусствоведения Владимир Лисовский прочитал лекцию «происхождение регулярного города». Спустя неделю было записано приведенное ниже интервью, в центре которого – тема ансамбля в ее противоречивой связи с другим типом построения объемно-пространственной системы в городе – комплексом. Последний сегодня, несомненно, доминирует и, по словам Лисовского, руководящим своим принципом имеет функциональность, не заботясь, в отличие от первого, о достижении эстетической целостности.

Текст: Марина Никифорова

Что такое архитектурный ансамбль?

Это элементарный вопрос, ответ на который можно отыскать в словаре, но я дам свою формулировку. Архитектурный ансамбль есть группа зданий и других сооружений, определенным образом расположенных в пространстве и в результате создающих неразделимое целое, основанное на принципе гармонии или художественном единстве. Именно художественное единство и гармоническая целостность – главное, что должно быть выражено в ансамбле.

Чему ансамбль обязан своим происхождением?

Изначальной тяге людей к гармонии. Стремлению создавать красивое. Другое дело, что у понимания красивого есть бесконечное число вариаций: это зависит от времени и от эпохи, от природы того или иного человеческого сообщества…

Однако изначально ансамбль обязан своим появлением человеческому желанию построить, сделать, спланировать, организовать всё так, чтобы получить от этого эстетическое наслаждение. Человек – единственное существо из всех живущих на планете, которое обладает уникальной потребностью в красоте.

На лекции на Новой Голландии вы объясняли гармонию цитатой из Альберти: «Красота есть строгая соразмерная гармония всех частей, объединяемых тем, чему они принадлежат, – такая, что ни прибавить, ни убавить, ни изменить ничего нельзя, не сделав хуже». Получается, город по своей природе гармоничным быть не может, ведь он постоянно изменяется с течением времени.

Дело в том, что признать город ансамблем никогда не удается. Да, город может состоять из большого количества ансамблей, обеспечивающих гармоничность более или менее крупных его частей, однако город в целом является принципиально открытой структурой, которая обязательно должна развиваться: постоянно должны прибавляться и отниматься какие-то части. Но одно другому не противоречит. Гармоническая целостность применительно к городу может быть достигнута разве что в единичных случаях: это, например, реализованные идеальные города эпохи Возрождения.

Санкт-Петербург нередко называют не только городом ансамблей, но и городом-ансамблем. Петербург соткан, особенно его историческое ядро, из целого ряда ансамблей, каждый из которых по крайней мере задумывался гармонически целостным, а объединение ансамблей друг с другом дало возможность наделить признаками гармонии огромную городскую территорию. Поэтому весь исторический центр Петербурга можно рассматривать и как систему ансамблей, и как единый ансамбль, состоящий из отдельных ансамблевых элементов.

В книге «Феноменология архитектуры Петербурга» Александр Степанов указывает на то, что принцип построения ансамбля похож на принцип проектирования интерьера: и там и там мы можем наблюдать комнаты, залы, коридоры…

Некоторые ансамбли проектируются именно так. Ярчайший пример – ансамбль Александринского театра с улицей Зодчего Росси. Действительно, здесь может быть проведена аналогия с интерьером, но это не обязательное правило: есть много ансамблей, которые едва ли можно сравнить с интерьерами. Скажем, площадь Согласия в Париже, с тяготеющей к ней улицей Риволи и Елисейскими Полями, – все-таки не интерьер, а городское пространство, имеющее собственный, довольно крупный масштаб.

Кроме ансамбля, вы говорили и о другой пространственной типологии – комплексе. В чем принципиальная разница между ними?

Именно в художественном единстве, впечатление которого комплекс может и не создавать. Комплекс базируется на функции: это группа зданий, которые совместно решают одну, как правило – довольно сложную, функциональную задачу. Последняя может разделяться на отдельные подзадачи: главные и подчиненные, которым соответствуют различные элементы, входящие в комплекс. Но от комплекса вовсе не обязательно требовать художественной выразительности и целостности.

Часто комплексы задумываются художественно выразительными. Поскольку комплекс – это частный вид ансамбля, тут нет противоречия. Комплекс может быть спроектирован так, что он будет нести в себе большой силы художественный заряд и восприниматься как достижение архитектурного искусства.

На ваш взгляд, современные ландшафтно-урбанистические парки (к примеру, московское «Зарядье»), по сути являющиеся лендформными сооружениями, можно назвать ансамблями? Или это все же комплексы?

Я думаю, что определенное единство в случае с парком «Зарядье» достигается. Единство территории, единство трактовки рельефа и самой местности, единство назначения, сходные приемы и решения элементов парка – все это обеспечивает определенное единство восприятия, благодаря которому «Зарядье» можно назвать ансамблем.

Давайте вернемся к истории петербургских ансамблей. С одной стороны, Петербург очень молод, с другой – мы можем выделить довольно длительные исторические периоды. Скажем, в XVIII веке (мы будем обсуждать в основном петровское и екатерининское время) задача сознательного создания ансамблей не ставилась. А в период классицизма (как известно, приходящийся в Петербурге на первую треть XIX столетия) были сформированы самые крупные и замечательные градостроительные композиции, которые мы воспринимаем как ансамбли. Однако предпосылки их создания были заложены еще в XVIII веке: самодостаточные постройки и комбинации построек, возникшие в этот период, сослужили свою службу для ансамблевого Петербурга. Так, Зимний дворец изначально представлял собой отдельное сооружение, не рассчитанное ни на какие связи с тем, что будет возводиться после него. Но возникла Дворцовая площадь, спроектированная несколькими архитекторами, последовательно сменявшими друг друга, – ансамбль, в формировании которого главная роль принадлежит Росси, а потом и Брюллову, создавшему Штаб гвардейского корпуса. Эти архитекторы, воспитанные классицизмом и школой Академии художеств, мыслили большими пространственными кусками. Их градостроительное мастерство позволило объединить разные по эстетическим характеристикам сооружения (к примеру, здание Главного штаба и Зимний дворец друг другу противоположны) в целостную композицию, которую мы с удовольствием называем ансамблем.

И так происходит во многих случаях. Скажем, набережная Васильевского острова (Университетская, Лейтенанта Шмидта. – Ред.), создававшаяся в течение всего XVIII столетия, не задумывалась как ансамбль, но производит впечатление целостной архитектурной композиции. Этому способствует определенная расстановка акцентов – крупных зданий, которые берут на себя роль главенствующих сооружений: Академия художеств, Морской кадетский корпус, Горный институт, наконец, – вехи, «цементирующие» линейную застройку берега. Их связывает подчиненная (как правило, малоэтажная) застройка. В результате возникает ощущение определенной целостности.

Есть ли разница между теми ансамблями Петербурга, которые проектировались в центре, и теми, что на момент их создания задумывались как периферийные (я имею в виду Смольный монастырь и Александро-Невскую лавру)?

Расположение вряд ли влияет. Между прочим, названные вами группы сооружений изначально проектировались как комплексы, не рассчитанные на то, чтобы служить потрясающими по своему художественному решению ансамблями, но они таковыми стали. Проектировавшие их архитекторы (выдающиеся для своего времени) превратили комплексы в ансамбли, наделенные целостным художественным характером, которому способствует стилистическое единство.

Правда, если к Смольному монастырю все сказанное выше относится в полной мере, то к Александро-Невской лавре – нет. Да, основные постройки лавры созданы в первой половине XVIII века и действительно формировались как целостное архитектурное образование. Но центром ансамбля стал Троицкий собор, который является образцом классицизма уже второй половины XVIII века. Поэтому трудно говорить, что здесь достигнута абсолютная художественная целостность. И все же большей частью людей Александро-Невская лавра воспринимается именно как ансамбль: собор выполняет функцию ярко выраженного центра, а все остальное ему подчинено, но подчинено таким образом, что мы ощущаем порядок этого подчинения. Это результат того, что комплекс был спроектирован на регулярной основе.


Принято считать, что в период эклектики здания компоновались скорее волюнтаристски, а потому эклектический ансамбль невозможен в принципе, во всяком случае в Петербурге. Вы согласны с этим утверждением?

Ансамбль, понимаемый так, как в период наивысшего взлета классицизма (первая треть XIX века), – в эпоху эклектики не мог быть создан, не ставилась подобная задача. Тем не менее определенное единство художественной ткани города, которая формировалась преимущественно в эпоху эклектики, было достигнуто. Ярчайший пример – Пушкинская улица, полностью сложившаяся в это время. Здания, формально друг на друга непохожие, в сочетании создают впечатление целостности, единства. Поэтому Пушкинскую улицу часто называют ансамблем эпохи эклектики. Отчасти с подобным определением можно согласиться, но этот ансамбль сформирован по другим законам, нежели ансамбли классического времени и тем более античного (об античных ансамблях мы знаем, впрочем, не так уж много и догадываемся, какими они были, только благодаря реконструкциям).

Аналогичный пример для модерна – Каменноостровский проспект. Его справедливо считают памятником той эпохи – это красивая магистраль, производящая впечатление целостности, сформированная методами, близкими к эклектике, но формально все же иными: здесь выражены другие стили, относящиеся уже к началу XX века.

Если заглядывать в более позднее время, то прекрасный пример ансамблевого решения большого участка градостроительный ткани – застройка Московского проспекта южнее Благодатной улицы. На мой взгляд, это очень неплохо выполненный ансамбль советской эпохи. Увы, упорно разрушаемый современной архитектурой.

Продолжая разговор о советской эпохе: что вы можете сказать об ансамбле Тракторной улицы?

Тракторная улица – это все-таки, конечно, комплекс. Жилой комплекс или, как было принято говорить тогда, жилмассив. Тракторная улица вовсе не претендует на какое-то выдающееся художественное значение, и я уверен, что ее создатели – три знаменитых архитектора-конструктивиста (Александр Гегелло, Александр Никольский, Григорий Симонов; 1925–1927. – Ред.) – никоим образом не ставили перед собой задачу возвести ансамбль. Тракторная улица – целостная архитектурная структура, которая базируется прежде всего на единстве функции, а это то, что я определяю как комплекс. Жилой комплекс 20-х годов ХХ века.

Прокомментируйте, пожалуйста, ситуацию с Тучковым буяном и бывшим Ватным островом. Какое решение этой территории не разрушит гармонию ансамблевого ядра Петербурга?

Участок, для которого были созданы такие выдающиеся ансамблевые проекты, как конкурсное предложение Ивана Фомина 1920-х годов, остается проблемным. Сначала – «Набережная Европы», потом – система судов, с включением театра Эйфмана в эту композицию. Победитель второго конкурса на «судебный квартал» – Максим Атаянц – создал то, что можно все-таки назвать ансамблем. Однако, на мой взгляд, его проект слишком откровенно демонстрирует свою зависимость от классицистических прототипов, вплоть до цитирования. Классицизм сам по себе допускает довольно широкий диапазон вариаций, но Атаянц как великий знаток классицизма, пропитанный идеями архитектурного ансамблевого единства, не пошел по вариативному пути, а выбрал узнаваемые элементы. Так или иначе, проект остался нереализованным, и я не знаю, сожалеть об этом или благодарить судьбу: составленный из классических форм ансамбль кажется мне противоречащим той целостности, которая достигнута в историческом ядре Петербурга.

Безусловно, этот ансамбль включает в себя контрастирующие элементы: линейная застройка Дворцовой набережной, вертикаль Петропавловской крепости, колокольня Петропавловского собора и весомое, мощное здание Биржи, каковое, вместе с зеркалом Невы, объединяет все эти противоречия… В результате получается целостность, которая нарушится, если внедриться туда еще чем-то значительным.

Вот почему я в высшей степени одобряю идею отказа от всего, чтобы там было задумано, и возвращение к мысли о создании парка. Лучше всего, конечно, тот парк, который проектировал когда-то Николай Баранов (1930–1940-е. – Ред.). Если этот вариант будет реализован, город только выиграет.

Возможен ли вообще современный ансамбль в Петербурге XXI века? Скажем, в спальных районах?

В принципе – да, конечно. Но, к сожалению, мы сейчас живем в период нового капитализма, который еще хуже старого. Старый капитализм, а это – время эклектики, тоже был в основном несовместим с идеей ансамблевого развития города, поскольку на первый план вышел индивидуум, эгоистичное желание одного человека: застройщика, инвестора. Человека, который стремится делать что-то только для своего блага, не обращая никакого внимания на то, что делается рядом. Такая позиция, безусловно, противоречит идее ансамблевого развития города.

Почему современные инвесторы и владельцы недвижимости в основном портят город? Потому что им неинтересно окружение, куда они включают свои объекты. Вот и появились жуткие и всеми порицаемые новостройки на Выборгской стороне, новостройки на Васильевском острове, которые, если на все это смотреть с почтительного расстояния, кажутся бессмысленным столпотворением всякого рода объемов и форм. Точно так же испорчен участок правого берега Невы (между Охтинским мостом и мостом Александра Невского): там конгломерат совершенно не связанных друг с другом зданий разной формы, в разных стилях. Архитектурная абракадабра! Тем более ужасная, что невольно сравниваешь ее с упорядоченной застройкой берегов Невы классического центра… это сознательный плевок в сторону того, что составляет красоту исторического Петербурга.

Однако, с позиции здравого смысла и высокого искусства, можно было бы сделать ансамбли и в спальных районах, и в «сером поясе», на незастроенных участках не только Невы, но и протоков невской дельты. Возможностей много, однако все они не используются, а, наоборот, сметаются – нарочно, настойчиво и агрессивно. Что, скажем, сделали с островами (Каменным, Елагиным и Крестовским)? Это замечательные зеленые ансамбли, легкие города, территория, необходимая Петербургу для гармонического развития. И они ликвидируются.

Что дается взамен? Если получаются выдающиеся архитектурные сооружения – тогда хорошо. Однако степень выдающести могут оценить только грядущие поколения. Сейчас, на ходу это сложно сделать. Действующие архитекторы часто говорят, что рано судить о том, хороши новостройки или плохи. Возьмите исторические примеры: дом Елисеевых и дом компании «Зингер» на Невском проспекте. Эти здания совершенно не соответствуют их классическому окружению. Их порицали, их ругали, доходя до остервенения, в начале ХХ века. А сейчас? Они взяты под охрану государством как памятники архитектуры. Но лично для меня два этих дома – диссонирующие со средой объекты, выпадающие из ансамбля Невского проспекта. И хотя классический ансамбль Невского не дошел до наших дней, дух классики, проявляющийся в регулярной застройке магистрали, в ее пространственном характере, пока еще сохраняется. Однако и здесь не обошлось без серьезных искажений: гармония площади Островского нарушилась еще в XIX веке, когда был возведен дом Басина в русском стиле. Эту эстафету подхватили современные архитекторы, построив здания, ничуть не лучше связанные с ансамблем Росси.

Тут надо говорить о состоянии культуры вообще, о степени профессиональной подготовленности мастеров…Я сам считаю виновниками всего плохого, что сделано у нас в архитектуре, заказчиков – капиталистов, которые выскочили как черти из табакерки, не имея ни образования, ни культуры, ни понимания того, что нужно городу. А архитекторы вынуждены выполнять их прихоти.

Владимир Фролов называет то, что происходит с сегодняшней архитектурой, «суперэклектикой»…

Да, это действительно новая эклектика. Или, по-другому, постмодернизм. Не отдельное стилевое направление, а совокупность таковых. Объединение опытов в современной архитектуре, стремящихся восстановить значение исторической практики, традиции. Постмодернизм потому и «пост-», что модернизм отрицал традицию полностью, а постмодернизм желает возвратить ее значение для практики, но происходит это совершенно по-иному, чем было в эпоху той же эклектики. Постмодернизм вообще рождает такие результаты, которые далеко не всегда хочется признать серьезными. Он культивирует иронию, насмешку, улыбку, которые в прошлом никогда не проявлялись в архитектуре.

Как же вернуть гармонию?

Никак, к сожалению. Управлять этим процессом сверху, посредством указов, приказов и распоряжений, невозможно в принципе. Как-то повлиять способна разве что практика конкурсов. Можно попробовать вернуть эту практику, ведь она приносила свои плоды в XVIII–XIX веках, сейчас же почти все конкурсы бесплодны.

Архитектура – это искусство, которое максимально полно отражает свое время. Сейчас время суетливое, бестолковое, необразованное… Вот и архитектура такая же. Подобный «разнобой» не только в России, во всем мире так: ощущение кризиса, из которого неизвестно, как выйти.

Общественно-деловое пространство «Севкабель порт», Санкт-Петербург

Немецкий философ Вилем Флюссер, помещая в центр своей мысли Homo faber, или человека производящего, предлагает изучать структуру фабрик для понимания особенностей тех или иных эпох. Фабрика определяется Флюссером как «место, где производятся всё новые формы человека: вначале – человек рукастый, затем – человек инструментальный, человек машинный и человек аппаратный». Череда видов стала результатом индустриальных революций, первые две из которых постепенно вытеснили человека из среды природного и культурного. Итог третьей, грядущей революции философ лишь пытается предсказать: «Функционеры будущего, снабженные <…> аппаратами, будут производить повсюду и всегда. Так что не только огромным промышленным комплексам эпохи машинного производства суждено вымереть. <…> Размышляя о фабрике будущего, мы должны скорее представлять себе научную лабораторию, академию художеств, библиотеку, дискотеку, нежели фабрику современности».

Текст: Карина Харебова

Кажется, что будущее Флюссера стало нашим настоящим, где все больше ненужных, опустевших индустриальных пространств, буквально – фабрик, примеряет на себя функцию креативных кластеров, специализирующихся на беспрестанном продуцировании нового опыта. В результате действия подобного механизма на карте Петербурга появилось одно из самых популярных ныне мест – «Севкабель Порт». Модернизация кабельного производства, размещавшегося в образцах кирпичной индустриальной архитектуры конца XIX века, освободила фабричные площади, изгнав машины и снова открыв дорогу человеку. Следуя за Флюссером, можно представить себе символическое возвращение человека не только в сферу нового производства, по большей части – впечатлений и контента, но и в область утраченного природного, ведь «Севкабель Порт» обеспечил петербуржцам долгожданный доступ к большой воде.


Приспособление территории под масштаб и формат Homo faber идет поступательно. Сперва была разрушена физическая граница фабрики: вместо неприступного забора на Кожевенной линии появились вращающиеся ржавые ворота, а в корпусе котельной, также маркировавшей контур производства, – многочисленные выходы, связывающие пешехода и улицу. Решение внутреннего пространства было подсказано уже сложившейся индустриальной логикой и реализовано при помощи малых архитектурных форм, гуманно соединивших отдельные корпуса в хранящий память места ансамбль. К примеру, мостовая балка, она же барная стойка, и кабельные катушки-скамейки подчеркнули ось аллеи, начинающейся у входа. Далее, какой бы путь ни был выбран, будь то упомянутая аллея, увлекающая к южной стороне кластера, или появившийся сквозной пассаж через самый масштабный корпус Б, – посетитель попадает на набережную.

По словам одного из авторов проекта, Ильи Спиридонова, место встречи с водой было сформировано «намеками на милые ленинградцу вещи»: стойкой-набережной и косыми вертикальными лежаками – аллюзией на традицию загорать у стен Петропавловской крепости. По сути, путь к воде превращается в процессию, где различные элементы «Севкабеля» раскрываются друг за другом, ведут человека через меняющиеся пространственные ощущения и знакомые образы.

Популярность места и желание стать частью предлагаемого им опыта вынуждают «Севкабель Порт» открывать все больше былого фабричного пространства и производить новое. Расширение кластера планируется во всех направлениях: к небу, воде и соседней суше. Проведенный журналом «Проект Балтия» совместно с «Севкабель Портом» конкурс «Горизонт» подарил корпусу Б перспективы создания новых площадей на крыше, а планирующиеся на территории кластера амфитеатр, пляж и парковки сделают его еще вместительнее. Самым существенным элементом, который переопределит или же вовсе размоет границы пространства, станет действующий причал (собственно «порт»): он соединит площадку с другими аттракторами Петербурга, тоже имеющими выход к воде. Так «Севкабель Порт», в определенном смысле уже функционирующий как «котел», куда все стекаются за разнообразными активностями, обеспечит коммуникацию между землей и водой, а значит, и принципиально новое переживание пути к торжеству креативного отдыха – одной из главных функций современного мегаполиса.

Это может быть вам интересно