Норматив и стандарт: (пост)советская трансформация

Территории исторических центров городов — это не только места концентрации объектов культурного наследия, но и сочетание исторически сформированной пространственной организации территории, морфологии застройки и системы землепользования. Исторические центры российских городов в той или иной степени сохранили застройку, сформированную до революции 1917 г., в условиях существования частной собственности, и обладают совокупностью характерных морфологических признаков [Стадников, 2010].

После революции частная собственность была отменена, и ключевым компонентом градостроительной политики стало обеспечение населения жильем. Новое жилищное строительство концентрировалось преимущественно на свободных периферийных территориях. Вплоть до 1970-х годов о ценности исторической среды речь не шла: при необходимости исторические кварталы сносились, а территория застраивалась по новым принципам. Массовое жилищное строительство, предполагающее создание как можно больших объемов жилых площадей при минимальных затратах, не было ориентировано на работу с застроенными территориями. Расселение и снос плотной исторической застройки требовали больших финансовых ресурсов. Это позволило историческим центрам во многих городах сохраниться [Меерович, 2008; Nutt et al., 2013]. Однако все это время сложившиеся территории не в достаточном объеме и постепенно приходили в упадок.

С переходом к рыночной экономике постсоветские города возвращаются к модели, где центр является самой доступной и потому наиболее интенсивно используемой частью города [Sýkora, Bouzarovski, 2012; Hlaváček et al., 2016]. Для этой модели «центральность» является редким и потому дорогим ресурсом. В пространственной структуре постсоветских городов исторические центры часто совпадают с фактическими центрами активности или граничат с ними. Казалось бы, должен был наступить расцвет исторических центров. Однако по прошествии 30 лет можно смело утверждать, что пока этого не произошло.

С начала 1990-х годов эти территории действительно являются предметом интереса инвесторов, но в отсутствие должного регулирования девелоперы, ориентированные на максимизацию прибыли, скорее разрушают историческую среду, чем наоборот. Бум девелопмента в сочетании с советскими градостроительными нормативами, ориентированными на экстенсивное освоение с нуля, приводит к тому, что новое строительство в исторических центрах ведет к постепенной утрате исторической застройки и важных средовых характеристик [Стадников, 2019]. Одновременно с активным новым строительством происходит обветшание исторической застройки.

Долгое время государство, формируя политику работы с историческими территориями, ориентировалось на отдельные объекты, а не на среду. При этом совокупность ограничений фактически лишала собственника возможности капитализировать актив и превращала его в обременение. Причина — советский подход, не рассчитанный на участие частных агентов, на адаптацию и развитие. В советское время государство было тем единственным агентом, который планирует развитие, инвестирует и строит. Оно же распределяло население и наполняло территорию сервисами исходя из установленных нормативов. В рыночной же среде появилось множество агентов развития: органы власти, девелоперы, бизнес, горожане. Поэтому для управления развитием нужно выстраивать систему стимулов и ограничений, базирующуюся на понимании выгод этих агентов, их ресурсов и ниш, которые они могут занять.

Сегодня российское законодательство об охране объектов культурного наследия постепенно переходит от понимания исторических центров как «коллекции» отдельных памятников к осознанию ценности самой среды. Появившийся в законодательстве об охране объектов культурного наследия в 2012 г. инструмент «историческое поселение», а также изменения Градостроительного кодекса в части особенностей установления градостроительных регламентов в исторических поселениях — это первые составляющие комплексного подхода к таким территориям. Следующий шаг — выработка мер стимулирования их развития.

Данная статья состоит из трех разделов. Первый посвящен вопросу «полезных свойств» исторической среды. Теория городской морфологии [Kropf, 2009; Oliviera, 2018] позволяет понять, как связаны отдельные параметры городской среды с характером происходящих в ней процессов [Marcus, 2017; Bobkova, 2019; Araldi, 2019]. Понимание того, как устроена эта взаимосвязь, создает предпосылки для более системной оценки последствий трансформации исторической среды.

Во втором разделе наше внимание обращено к тому, как принципы устойчивого развития и коллаборативного управления находят отражение в зарубежных подходах ревитализации исторических центров. Для этого мы представляем обзор исследований в этой области. Мы обращаемся также к исследованиям опыта стран Центральной и Восточной Европы [Sýkora, Bouzarovski, 2012; Hlaváček et al., 2016], чтобы посмотреть на проблемы, с которыми сталкиваются постсоветские города в процессе развития застроенных территорий, и на то, как меняются практики управления в условиях трансформации институтов и становления рынков.

Третий раздел посвящен прикладному исследованию исторических центров российских городов. На примере центра Самары мы разбираем ключевые проблемы, с которыми сталкиваются эти территории сегодня, их причины и препятствия для развития, существующие в современной институциональной среде. Выбор Самары в качестве кейса объясняется, во-первых, тем, что в городе сохранилось историческое ядро с характерной планировкой и застройкой, сочетанием административных и жилых функций. Во-вторых, процессы, происходящие в историческом центре города в последние десятилетия, в той или иной мере характерны для многих крупных российских городов. Это позволяет оценить последствия и эффекты распростаненных сегодня практик.

В статье мы опираемся на опыт работы с историческим центром Самары, а также на исследование, проведенное в рамках выпускной квалификационной работы и посвященное подходам к оценке экономических эффектов развития исторических территорий [Карасельникова, 2018].

Методология исследования включает в себя качественный анализ документов, анализ градостроительных практик, методы пространственного анализа. 

Дискуссии об объектах исторического наследия часто ведутся в категориях общественного блага и провалов рынка [Manson, 2005; Benesch et al., 2015]. Именно несоответствием между социальными и частными выгодами объясняется необходимость вмешательства публичной власти [Coase, 1960; Chau et al., 2018]. Например, установка требований охраны объектов наследия и введение системы льгот и поощрений для тех, кто занимается реставрацией исторических зданий. Нам представляется, что эту оптику можно применить не к отдельным объектам, а к среде в целом. Это позволит перейти к более комплексной оценке эффектов и стимулов, необходимой как для правильного понимания существующих проблем, так и для пересмотра подходов к развитию территорий.

Положительные характеристики исторической среды давно обсуждаются в работах американских авторов. Так, Джейн Джейкобс утверждает, что территории, сформированные более старыми небольшими зданиями небольшого размера, лучше новых районов жилой застройки с точки зрения их жизнеспособности, адаптивности, влияния на социально-экономические показатели [Jacobs, 1961]. Сегодня эти тезисы проверяются в эмпирических исследованиях [Older, Smaller, Better…, 2014], а полученные выводы ложатся в основу политик ревитализации и градорегулирования [Meeks, Murphy, 2016].

Далее мы обращаемся к теории городской морфологии (Urban Morphology) [Oliveira, 2018], чтобы расширить понимание полезных свойств объемно-пространственной формы исторической среды.

Материальной составляющей «городской формы» выступают здания, земельные участки, кварталы, улично-дорожная сеть — их комбинации, размер, пропорции, связность. Нематериальной — те процессы, которые в этой среде происходят. С одной стороны, физическая среда формируется под воздействием пространства социального (как прошлого, так и настоящего). С другой стороны, пространственные характеристики территории могут влиять на те социальные и экономические процессы, которые на ней происходят [Kropf, 2009].

Сегодня некоторые исследователи занимаются выявлением этих взаимосвязей и эффектов. Например, лаборатория “Spatial Morphology Groupˮ изучает, как физические параметры среды определяют набор действий, которые можно в этой среде совершить — аффорданс среды. Их текущее исследование посвящено взаимосвязи системы межевания (характеристик земельных участков) и экономической активности [Bobkova et al., 2019]. Один из основателей лаборатории, Ларс Маркус, ввел понятие «пространственный капитал» [Marcus, 2010; 2017]. По его мнению, разные типы среды (конфигурации параметров) обладают разным потенциалом, адаптивностью к изменениям, производительностью и способностью аккумулировать внутри себя те или иные функции. Другое исследование, посвященное подходам к оценке влияния морфологии на пространственное распределение ритейла, проводится лабораторией ESPACE на примере французских городов [Araldi, 2019].

Если обобщить, набор значимых параметров включает в себя (1) связность улично-дорожной сети, (2) размер и конфигурацию кварталов, (3) процент застроенности и процент периметра квартала, занятый застройкой, (4) плотность застройки, (5) размер и конфигурацию земельных участков, (6) этажность зданий и их ориентацию относительно улиц и т.д.

Исторические территории, сформированные эволюционно, зачастую обладают тем набором пространственных характеристик, ценность которых сегодня подчеркивается теоретиками и практиками: (1) высокая доступность и связность, (2) небольшие кварталы правильной формы, (3) низкая или средняя этажность, (4) периметральное расположение застройки, (5) размеры землепользования, задаваемые парцеллярной структурой [Стадников, 2010; Bobkova et al., 2019]. В совокупности с центральным положением территорий они создают предпосылки для наполнения функциями, стрит-ритейлом, развития малого и среднего бизнеса [Araldi, 2019; SMOG…]. Такая среда соответствует основным принципам актуальных сегодня концепций нового урбанизма [Principles…], компактного города [Ahlfedlt, Pietrostefani, 2017] и устойчивого развития.

Обращаясь к институциональной теории, можно отнести совокупность полезных характеристик среды к категории общественного блага и посмотреть на происходящие процессы через призму «трагедии общин» [Hardin, 1968]. Характеристики городской среды напрямую зависят от множества решений отдельных собственников. Ведя строительство, каждый из девелоперов преследует цель максимизации своей краткосрочной прибыли, вводя большие объемы. Один высотный дом не особенно ухудшает качества исторической среды. Его расположение в историческом центре и положительные характеристики окружающей среды лишь увеличивают стоимость квадратного метра. Но в случае, когда каждый из застройщиков возведет по дому, мы столкнемся с существенным изменением параметров среды, и в долгосрочной перспективе ее полезные свойства будут исчерпаны.

Когда агенты при принятии решений не учитывают их последствия для остальных игроков, возникают внешние эффекты — величина выгод или издержек, которые не учитываются в системе цен [Coase, 1960]. Выше мы приводили пример исключительно с девелоперами, но в пространстве города круг «игроков» значительно шире — это и горожане, и бизнес, и администрация. Отрицательные внешние эффекты включают в себя также их потери и недополученные выгоды.

Считается, что решение описанных проблем лежит в области регулирования. В городе ключевыми инструментами регулирования являются документы правового зонирования и охранные регламенты. Они специфицируют права собственников земельных участков, позволяя тем самым учесть внешние эффекты. Другой способ учета внешних эффектов — наложение санкций на тех, кто производит отрицательные экстерналии, или предоставление поддержки тем, кто производит положительные. Осознание ценности средовых характеристик критически важно для нас, если мы говорим об управлении развитием территории. Взгляд на эти ценности не только с позиции историко-архитектурной, но также с экономической и планировочной позволяет их использовать и поддерживать.

С полной версией текста можно ознакомиться на сайте журнала.

Впервые официально об индустриализации как о генеральной линии партии руководство страны объявило на XIV съезде ВКП(б) в 1925 г. Прошедшая осенью 1926 г. XV партконференция потребовала от хозяйственных и государственных органов форсировать ее проведение, а на XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г.) был доложен первый вариант пятилетнего плана и даны директивы по его дальнейшей корректировке.

Урбанизированность соцгородов-новостроек — опорных узлов системы расселения СССР — обеспечивалась за счет принудительного удержания населения в местах обитания, привязывания к производству широким спектром средств: пропиской, трудовыми книжками, продуктовыми карточками, запретом на самовольный уход с работы, запретом самовольного переезда, принудительным распределением и закреплением молодых специалистов и квалифицированных кадров, ограничением зоны проживания после отбытия срока заключения и пр.

Градостроительная политика была призвана обеспечить реализацию программ индустриализации и коллективизации. В отношении этих процессов старые города (дореволюционные) и новые (запланированные к возведению подле промышленных новостроек) обязаны были играть совершенно различные роли. Существовавшие — призваны были принимать «раскрестьяненное» крестьянство, включать его в коллективы существовавших фабрик и заводов, «опролетаривать», а затем перемещать в места возведения новых производств, формируя тем самым население индустриальных городов-новостроек первых пятилеток. Новые поселения — соцгорода — должны были возводиться для того, чтобы практически реализовывать процессы индустриализации: формировать трудо-бытовые коллективы градообразующих предприятий, обеспечивая занятость членам их семей, здесь же, в сфере обслуживания.

Государственным органом, отвечавшим за осуществление индустриализации, под личную ответственность профильных наркомов и «красных директоров», стал ВСНХ СССР — ему было законодательно передано не только возведение промышленных новостроек на осваиваемых территориях, но и строительство при них жилья и объектов социального, культурного, медицинского обслуживания. Власть приняла это решение исходя из текущих организационно-управленческих задач, так ей проще было осуществлять общегосударственное планирование и распределение средств, легче контролировать их использование и обеспечивать взаимоувязанное возведение промышленности и жилья, необходимого для размещения сначала строительных рабочих, а потом постоянных кадров фабрик и заводов. В условиях формирования единоначалия, жесткой исполнительской дисциплины и персональной ответственности руководителей такое решение представлялось наиболее простым и эффективным.

23 ноября 1927 г. ЦИК и СНК СССР приняли постановление «Положение о порядке утверждения проектов по промышленному строительству, производимому ВСНХ СССР, высшими советами народного хозяйства союзных республик, их местными органами и подведомственными им предприятиями и учреждениями» [СЗ СССР, 1927], которое законодательно закрепило один из главных постулатов государственной градостроительной политики периода индустриализации — жилищное гражданское строительство, а также возведение объектов коммунального и бытового обслуживания в рабочих поселках-новостройках и соцгородах-новостройках утрачивало свой самостоятельный статус и переводилось в разряд «промышленного строительства»: «Промышленным строительством признается строительство новых производственных предприятий, дооборудование и переоборудование существующих, их капитальный ремонт, а также возведение вспомогательных сооружений и жилищное, и коммунальное строительство, обслуживающее промышленное предприятие и осуществляемое на его территории или на территории, предоставляемой предприятию для этой цели» [Там же, с. 1291]. Таким образом, за жилищным и коммунальным строительством закреплялась подчиненная по отношению к промышленному строительству, обслуживающая роль. В соответствии с этим постановлением ВСНХ СССР фактически превратился в главного распорядителя нового жилищного строительства при новой промышленности. Проекты, утверждаемые ВСНХ СССР или высшими советами народного хозяйства союзных республик, подлежали согласованию с местными органами строительно-технического контроля только в отношении противопожарной безопасности и планировки населенных пунктов, и то лишь затем, чтобы проверить их на соответствие местным условиям и обязательным постановлениям по строительству [Там же, с. 1293].

Задачи, возникшие в связи с провозглашением индустриализации перед ВСНХ, развертывавшим строительные программы по возведению заводов-гигантов и поселений при них, требовали от застройщиков ускоренного, массового, поточно-конвейерного проектирования и такого же строительства дешевого стандартизированного жилища для быстрого размещения планируемых 10 млн душ трудовых ресурсов.

В период индустриализации понятие «индивидуальная рабочая квартира» применительно к массовому жилью было выведено из обращения и заменено лозунгом об «обобществлении быта», которое на практике воплощалось в массовое возведение предельно дешевых временных общежитий в виде бараков коммунального заселения для 90–95% населения. Следует отметить, что в 1930–1940-х годах помимо бараков возводились еще и отдельно стоящие коттеджи для 2–3% населения города — семей руководства градообразующего предприятия и города, а также для 10–15% населения — 2-этажные 8- и 16-квартирные деревянные дома и 3–4-этажные каменные для покомнатно-посемейного вселения специалистов и передовиков производства.

В конце 1927 — начале 1928 г. были разработаны и в первой половине 1928 г. опубликованы в журнале «Строительная промышленность» (№ 4) типовые проекты квартирных ячеек городского многоэтажного дома, на характер планировочных решений которых значительное влияние оказали директивные указания правительства об удешевлении жилстроительства.

Одним из направлений удешевления жилища стало определение стандартной формы секции. Она в этот период трактовалась как «состоящая из двух выходящих на лестничную клетку однотипных квартир» [Марковников, 1928, с. 293–296]. Форму жилого дома рекомендовалось принимать простого прямоугольного вида, так как застройка городских участков прямоугольными корпусами жилых домов с предельно упрощенными приемами их примыкания друг к другу давала экономию средств, потому что позволяла проектировать прямоугольные квартиры, в то время как усложнение конфигурации домов (изломанный периметр стен) приводило зачастую к вынужденному появлению переусложненных, нерациональных и, как следствие, неэкономичных планировок квартир. Установка на подобные планировочные решения подкреплялась введением нормативной плотности застройки городских участков — не более 30% от площади территории строительного участка, что позволяло свободно располагать строения на участке, «не прибегая к запутанным конфигурациям жилых корпусов» [Марковников, 1928, с. 296].

Другое направление оптимизации проектных решений — соответствие «коэффициентам экономичности», разработанным ЭКОСО РСФСР и задающим нормативное соотношение жилой и полезной площади квартиры; площади и кубатуры здания [Марковников, 1928, с. 293] и т.п. Как следствие, проектные решения, выработанные на основе этих предписаний в различных проектных организациях и ведомствах (Центрожилсоюз, Моссовет, ВСНХ СССР, НКВД и др.), оказались почти аналогичными [Там же], хотя и имели некоторые различия. В частности, типовые ячейки Центрожилсоюза исключали наличие ванной комнаты, так как это давало экономию стоимости 1 кв. метра жилой площади на 5–6%. Туалеты освещались вторым светом, что в сравнении с проектами Моссовета и ВСНХ, где уборные делались с непосредственным освещением, обеспечивало экономию еще на 5–8%, поскольку позволяло переместить туалет вглубь квартиры, высвободив периметр внешних стен для расположения жилых комнат.

Заметим, что планировки квартир с кухней-нишей, несмотря на их очевидную экономичность, не нашли официальной поддержки, так как расположение кухни-ниши в одной из жилых комнат вызывало необходимость заселения квартиры одной семьей, что противоречило стратегии власти на превращение жилища в коммунальное за счет заселения несколькими семьями. Власть нуждалась в таких планировочных решениях, которые изначально обеспечивали реализацию этой стратегии и уже на стадии проекта предусматривали покомнатно-посемейное заселение. Но при этом власти было нужно, чтобы эти же квартиры могли использоваться и для индивидуального заселения, то есть в случае необходимости в них можно было бы заселить семьи руководящих работников (в отдельную квартиру по одной семье).

Как следствие, квартиры проектировались как индивидуальные для заселения одной семьей. Но одновременно еще и так, чтобы можно было наиболее оптимальным образом осуществить коммунальное заселение несколькими семьями. Например, типовая ячейка площадью 64 кв. метра предполагала вселение двух семей по четыре человека в каждой (всего восемь человек). Заметим, что те проекты, которые не соответствовали возможности покомнатно-посемейного заселения, встречали при согласовании жесткую критику и в конечном счете отклонялись. Например, подобная ситуация возникла при обсуждении проектных предложений Стройкома РСФСР.

В 1928 г. ВСНХ СССР, готовясь к старту первой пятилетки, издал «Альбом типов жилых домов». В нем были представлены проекты, рекомендуемые для строительства, осуществляемого администрациями фабрично-заводских предприятий в городах и рабочих поселках в связи с возведением в них промышленных новостроек [Иванов, 1928, с. 448–451; Татаринов, 1928, с. 451–453]. Альбом содержит 21 проект, разработанный в соответствии с «коэффициентами экономичности», введенными ЭКОСО по следующей типологии: а) общежития (двух типов), б) дома с квартирами, имеющими общие обслуживающие помещения, то есть дома-коммуны [Иванов, 1928, с. 448], и в) дома с обособленными квартирами. За редким исключением все дома (и малоэтажные, и многоэтажные) спроектированы блокирующимися — к этому времени данный тип дома был признан как наиболее экономически выгодный [Там же].

С полной версией текста можно ознакомиться на сайте журнала.

Для отечественного градорегулирования актуальность темы нормирования объясняется тем обстоятельством, что до сих пор остаются невоспринятыми закономерности и методологические основы его выстраивания в условиях рыночной экономики, а также тем, что почти не выполняются действия по содержательному наполнению компонентов нормирования, что приводит к мнимой потребности замещать отсутствующее, но должное некими «дополнительными», но ненужными избыточными положениями, то есть фактически приводит к имитациям и деструкции самой системы градорегулирования. Тема выстраивания системы градостроительного нормирования в современной России имеет три взаимосвязанных уровня, каждый из которых получил отражение в предлагаемой статье: 1) уровень анализа правового обеспечения системы; 2) уровень логического конструирования системы; 3) уровень объяснений несубъективных законов устройства системы. Данная статья посвящена главным образом третьему «объяснительному» уровню темы, но твердо основана на двух предшествующих. Это означает, что чтение статьи предполагает наличие или оперативное приобретение минимального знания о двух предшествующих уровнях заявленной темы.

Предопределено было стать неудовлетворительным нынешнему состоянию законодательного обеспечения градорегулирования в современной России. Причины такого положения дел дополнительно раскрываются в данном тексте на примере того, что называется градостроительным нормированием и стандартами в градорегулировании. Изучение темы градостроительного нормирования (далее также — ГН) приведет каждого беспристрастного исследователя к пониманию того, что:

-       градостроительное нормирование — это система, а именно то, что под нацеленными на нее вопросами как бы сама раскрывает предопределенные, объективно существующие в ней смыслы и закономерности устройства путем саморазвертывания в положениях логики так, что обнаруживается полный набор взаимосвязанных инструментов нормирования, разумное применение которых способно обеспечить основания и возможности для эффективного решения всех без исключения проблем градорегулирования, включая также и те, которые ныне либо замалчиваются, либо не осознаются;

-       действующее законодательство допускает отрицания указанной объективно существующей логики устройства ГН как системы — неоправданно создает возможности для построения псевдосистемы, предъявляя под видом правовых инструментов нормирования их имитации — симулякры;

-       ныне явленное в законодательстве противоборство логики и псевдологики должно быть преодолено упразднением последней ради недопущения дальнейшего развертывания практики градорегулирования в сторону деградации.

В данной статье кратко обозначен путь к приобретению понимания указанных положений через последовательное рассмотрение следующих вопросов:

1) о системе градостроительного нормирования и ее противоположных проявлениях в альтернативных моделях градорегулирования;

2) о типологии симулякров, явленных отечественной практикой градостроительного нормирования-проектирования;

3) о мнимой автономности стандартов и их встроенности в систему градостроительного нормирования-проектирования;

4) о совершенствовании законодательства в отношении градостроительного нормирования-проектирования.

1. О системе градостроительного нормирования и ее противоположных проявлениях в альтернативных моделях градорегулирования

1.1. Начнем с исходного — с развертывания смыслов в отношении термина «норма»

Термин «норма» является родовым, общим. Он включает в себя также и область смыслов, определяемых видовым термином «норматив», посредством которого устанавливаются соотношения между двумя, тремя нормируемыми показателями — устанавливаются балансы, например, допустимые соотношения между двумя видами объектов нормирования: объемами застройки (1) и возможностями ее обслуживающей инфраструктуры (2) — социальной, инженерно-технической, транспортной.

Норма — это область дозволенного, четко отделенная от области недозволенного — запрещенного. Такое отделение: а) должно быть обязательно соблюдаемым всеми субъектами, а чтобы быть таковым, оно должно быть закреплено нормативными правовыми актами, начиная с законов; б) налагает обязанности на власть как в части установления норм, так и в части обеспечения их исполнения. Поэтому нормирование для власти заведомо является как бы двойственным — и привлекательным, и отталкивающим. С одной стороны, нормирование облегчает жизнь власти — закладывает основания для эффективного управления. С другой стороны, нормирование «напрягает» власть — лишает ее желанной свободы действовать произвольно, не устанавливая и не принимая на себя обязательств. Психологическая неизбывность стремления администраторов к этому виду свободы действовать произвольно-бесконтрольно порождает второй вид субъективной логики управления, а именно:

-       есть логика несубъективная — логика системности-максимальности, логика принятия властью на себя обязанностей ради обеспечения блага для всех;

-       есть логика субъективная — логика несистемности-немаксимальности, логика произвольных действий, «неприятия по умолчанию» властью на себя обязанностей и обязательств, в том числе в отношении организации системного-рационального нормирования.

Согласно этим двум логикам должна формироваться особая отечественная практика градорегулирования, что и происходит в действительности, а именно:

-       должны возникнуть, возникают и существуют две модели градорегулирования: максимальная-подлинная и немаксимальная-имитационная;

-       должны возникнуть, возникают и существуют две модели построения законодательства о градорегулировании: максимальная-непротиворечивая-подлинная и немаксимальная-противоречивая-имитационная;

-       должно развернуться и действительно развернулось противоборство между двумя моделями с последовательностью следующих проявлений.

(1) В начале 1990-х годов немаксимальная модель должна была развертываться в силу инерции — почти неосознанно, без рефлексии относительно необходимости для администраций озаботиться системным обустройством будущей жизни в новых условиях, связанных с появлением частных правообладателей недвижимости.

(2) По прошествии некоторого времени должны были возникнуть, а потому и возникают признаки зарождающейся рефлексии по поводу ущербности инерционной, немаксимальной модели. Содержание этой рефлексии складывается из понимания наличия альтернатив и необходимости выбора между ними: понимание необходимости возвращения к системности при одновременном понимании также невозможности такого возвращения уже по сугубо практическим соображениям и субъективным мотивам — понимание неизбежности продолжения инерционного движения прочь от системности — движения, ради оправдания которого потребовалось превратить его из случайного, инерционного-неосознанного в целенаправленно создаваемое — в утвердительное.

(3) В силу положения (2) противоборство альтернативных моделей должно было ужесточиться — приобрести форму войны, прежде всего на законодательном уровне: власть должна была защищать свою свободу от системности — свободу совершения произвольных ненормируемых действий в ручном режиме.

(4) Существует неупразднимая логика, согласно которой посредством рациональных положений никак невозможно немаксимальной модели окончательно победить в законодательной войне — невозможно полностью упразднить максимальную модель. К сожалению, не всегда практику определяют доводы логики: бывает, что важнее логики может оказаться псевдологическая формула, согласно которой «если нельзя, но очень хочется, то можно». Поэтому ради обеспечения свободы власти от понуждения ее правовой логикой к нормированию должны быть созданы в законодательстве нормы-имитации-симулякры. Именно утверждение и применение таких имитационных норм должно произойти и происходит поскольку:

-       существует как бы выстраданная практикой ручного управления воля власти к сохранению любой ценой свободы принятия произвольных административных решений;

-       существуют проявления усталости, безразличия и скепсиса, а также атрофии сознания у части профессионалов-юристов-архитекторов-градостроителей по причине заинтересованной вовлеченности их значительного числа в практику несистемного ручного управления;

-       существует невысокий уровень правовой грамотности у частных правообладателей недвижимости, в том числе и по причине почти намеренного поддержания со стороны власти такого невысокого уровня.

Таким образом, имеются вполне ощутимые объективные предопределения логики, согласно которым неизбежно было появиться в отечественном законодательстве о градорегулировании имитациям-симулякрам. То, что неизбежно, — то закономерно, а то, что закономерно, должно быть изучено ради приобретения понимания и исправления допущенных ошибок. Поэтому продолжим.

С полной версией текста можно ознакомиться на сайте журнала.